«В саду «Эрмитаж» будет много музыки»
8 сентября в Москве в шестой раз пройдет «Театральный марш». В течение 12 часов на сцене в саду «Эрмитаж» будут демонстрироваться спектакли ведущих московских театров. В преддверии события, приуроченного ко Дню города, «Известия» встретились с инициатором фестиваля — актрисой и директором Театра на Таганке Ириной Апексимовой.
— Когда вы создавали «Театральный марш», какую цель ставили перед собой? Привлечь в театр новую аудиторию?
— Целью было привлечь в театр аудиторию в принципе. Поначалу в фестивальном пространстве такие люди были очень заметны: те, кто не появлялся в театре никогда, с трудом перешагивали порог этого порочного заведения (смеется). Но уже три года назад мы заметили, что «театро-инфицированных» все больше и больше. Мы достигли этой цели, и задача сама себя исчерпала.
«Театральный марш» уже стал традицией. Зрители каждый год ждут этого события, они знают, где оно будет проходить, интересуются программой, любопытствуют, не стали ли брать деньги за вход в сад «Эрмитаж».
— Программу по-прежнему формируете вы или театры тоже обращаются к вам с предложениями показать нечто свое?
— У нас есть программный директор фестиваля — она не просто собирает спектакли, которые будут органично выглядеть на свежем воздухе, а формирует целые направления. Например, в этом году фестиваль получился очень музыкальный, потому что такими, в принципе, были прошлый и позапрошлый театральные сезоны. Вышло невероятное количество музыкальных спектаклей, причем не только в профильных театрах. Публика любит этот жанр, так что теперь в саду «Эрмитаж» будет много музыки.
— Почему Театр на Таганке показывает именно «Суини Тодда»?
— Потому что «Суини Тодд» получил три «Золотых маски» в этом году. Билеты на него довольно дорогие, не все могут себе позволить. И мы хотим сделать москвичам такой подарок на День города. Не буду скрывать и того, что мы хвастаемся этим спектаклем, хотим, чтобы как можно больше людей смогли его посмотреть. Но мы покажем не полную постановку, а ее концертную версию, потому что невозможно сделать в саду «Эрмитаж» то, что происходит у нас в театре.
А еще мы с режиссером спектакля Алексеем Франдетти заключили пари. Когда нас только номинировали на «Золотую маску», мы договорились, что если мы получим награду, то он выйдет в одной из ролей в этом спектакле. В итоге мы получили три «Маски»! Деваться ему было некуда, поэтому в саду «Эрмитаж» он будет петь партию одного из героев.
— Это будет единственная возможность увидеть поющего Алексея Франдетти?
— Да! Надеюсь, что Франдетти выступит на сцене «Суини Тодда» один-единственный раз, иначе бюджет спектакля вырастет в несколько раз (смеется).
— Два года назад в интервью «Известиям» вы говорили: «Кем только меня в театре не называют». Вам удалось расположить к себе коллектив, стать для труппы «серьезным руководителем»?
— Насчет коллектива — понятия не имею. Мне, как и прежде, все улыбаются. А вот если я когда-нибудь начну ощущать себя серьезным руководителем, то можно закрывать лавочку и уходить отсюда. Для меня это будет означать, что закончилась молодость, иссяк юмор по отношению к самой себе…
Я продолжаю что-то доказывать всем и себе каждый год, каждый сезон, каждую премьеру. Однажды, всего один раз в жизни, я была режиссером в кино. Мне принесли стул, на котором, как и у всех режиссеров, было написано: «Режиссер Апексимова». Мне почему-то казалось, что если я сяду на этот стул, то потеряю ироничное отношение к самой себе. Какой я, к черту, режиссер? Точно так же и в театре. Когда перед началом сезона я выхожу к труппе, мне кажется, что если я буду относиться к этому серьезно, это, как говорится, «сразу до свидания».
— Насколько вы безумны в творчестве, если оценивать по шкале от одного до десяти?
— На восьмерочку, наверное.
— Многие ваши коллеги жалуются, что в последнее время русские театры увлеклись визуальными эффектами. Текста мало, красивых сцен много, сопереживать не получается. Пример — спектакль «Беги, Алиса, беги» Максима Диденко в вашем театре.
— Был Станиславский и был Мейерхольд. Ни одного из них нельзя обвинить в том, что они не говорили про жизнь человеческого духа. Просто подходили с разных сторон. То же самое — «Беги, Алиса, беги»: актеру существовать в манере Максима Диденко не очень просто. Гораздо проще сесть на стул, рыдать и рассказывать, как жизнь прошла.
У нас разные спектакли, разные режиссеры, мы работаем в абсолютно разных манерах. Главное, чтобы было живо, чтобы не костенели артисты и зрители.
— Расскажите о самых громких премьерах сезона.
— Это будет сезон разнообразия! Начнем с романа Владимира Сорокина «Теллурия», который поставит Константин Богомолов. Яна Тумина, замечательный режиссер из Питера, неоднократный номинант и лауреат «Золотой маски», будет работать над «Сказками Гофмана».
Алексей Франдетти поставит мюзикл с рабочим названием «Последние пять лет» на малой сцене. А откроем сезон премьерой спектакля «Восемь» по роману Федора Михайловича Достоевского «Бесы». Это самый настоящий психологический театр.
— Зрители идут на известные имена артистов. У вас они будут?
— Я. Вам мало (смеется)?
— Кстати, в прошлом сезоне вы стали Королевой червей в спектакле «Беги, Алиса, беги». Это случайность или сознательный «прикол»?
— Конечно, прикол! Откровенно говорю: я не собиралась играть в «Алисе», но это было обязательное условие Максима Диденко. Он заложил в эту роль кое-что такое… Я понимаю, что именно, но говорить не хочу. Кто-то это считывает, а кто-то нет.
Точно такая же история получается у нас с Константином Богомоловым, потому что в «Теллурии» я тоже буду занята. К счастью, меня еще помнят и знают как актрису, а не только как менеджера театра. Поэтому иногда складывается ситуация, когда одно из условий приглашенного режиссера — мое участие в спектакле.
— Два года назад вы еще участвовали в антрепризных спектаклях. Сегодня на это хватает времени?
— У меня остался один антрепризный спектакль «Скамейка», который мы по-прежнему играем с Гошей Куценко. Мне нравится эта работа, в ней я чувствую себя настоящей артисткой. На другие проекты уже просто не хватает времени.
— Весь год ваши коллеги дискутируют о вреде и пользе разделения обязанностей между худруком и директором театра. Вы по-прежнему две эти позиции совмещаете. Каково ваше мнение по этой проблеме?
— Большие режиссеры приходят, талантливые артисты работают, спектакли ставятся, «Золотые маски» нам вручаются — это мой успех как художественного руководителя. Зрительский успех тоже есть, и очень серьезный. Мы верными шагами идем к той самой посещаемости, о которой говорил Олег Павлович Табаков, будучи директором и художественным руководителем МХТ. У него было целых 98%. Когда я пришла в Театр на Таганке, его посещаемость была 43%. Мы дошли до 74%. Это большое достижение для менеджера.
Каждый выбирает для себя то, что ему интересно. Так сложилось в моей судьбе, что я стала совмещать эти должности. В театре Романа Виктюка я была просто директором. Мне было скучно. Здесь мне нравится то, что я делаю.
— Худруки крупных театров не раз поднимали в том числе и проблему нехватки руководящих кадров. Вузы выпускают театральных менеджеров, однако хороших директоров днем с огнем не сыщешь.
— Когда я только начала директорствовать, искала себе помощников. И начала именно с продюсерских и менеджерских факультетов театральных вузов. Но выпускники думают о себе так, будто они уже могут продюсировать Андрея Кончаловского или Эмира Кустурицу. Они чему-то научились, но еще не понимают, что опыт нужно наработать.
Даже начинающий артист, как правило, сначала приходит на эпизодические роли, нарабатывает опыт. Точно так же и менеджер должен сначала прийти в театр в качестве администратора, понять, как это все работает, а уже потом, если у него получается, расти. Сегодняшние выпускники сразу хотят прийти на большие зарплаты. Мне так и не удалось найти среди них человека, который просто влюблен в искусство и хотел бы со временем в кого-то вырасти в профессии и в жизни. Плохо, когда амбиции не совпадают с амуницией.
— Когда Театр на Таганке взял новый творческий курс, часть старых зрителей ушла из театра?
— Нет, не ушла. Начнем с того, что их было не так много. Но для них мы оставили в репертуаре и «Доброго человека из Сезуана», и «Мастера и Маргариту», и «Онегина», и «Горе от ума», и «Тартюфа». Это спектакли для любителей старой классической школы... Какой ужас: если бы Юрий Петрович Любимов слышал, что его «Таганку» сейчас называют классической, он бы, наверное, умер второй раз. Но для тех зрителей осталась та самая «Таганка», и они сюда ходят.
На эти спектакли ходит и молодая публика. Люди интересуются, они слышали, что когда-то «Таганка» была суперпродвинутой, поэтому они приходят сюда сейчас, чтобы понять, а как это было. К счастью, появилась и новая публика, которая сюда никогда не заходила, потому что им это было неинтересно. Часть зрителей пришла благодаря таким именам, как Алексей Франдетти, Максим Диденко. Знаю, что придут на Константина Богомолова.
— Ваш коллега Евгений Миронов рассказывал «Известиям»: чтобы театр мог позволить себе эксперименты и новые имена, он обязательно должен дотироваться государством. Согласны ли вы с этой позицией? И может ли театр зарабатывать хорошие деньги?
— Театр может зарабатывать хорошие деньги, и наш театр зарабатывает хорошие деньги. Но есть одна серьезная закавыка, которая осталась в нашей театральной системе еще с советских времен — это бессрочные трудовые договоры. Каждый режиссер, который приходит в театр, выбирает актеров. Практически на каждый спектакль открыт кастинг для всей труппы. Получилось так, что за три года, которые я нахожусь на своей должности, все режиссеры все время выбирают одну и ту же часть труппы — это 25-27 человек. Я вам клянусь, что никак не влияю на эти кастинги.
Вся остальная часть труппы сидит без дела. Но государственный театр кормит и ту часть труппы, и эту. Чтобы театр мог успешно функционировать, должна быть гибкая система трудовых договоров. Эту проблему уже давно пора решить наверху.
— Хоть вы и стараетесь не относиться к самой себе слишком серьезно, вы все равно большой начальник. А у женщины Ирины Апексимовой остается время на себя и женские слабости?
— Остается. Думаю, что если бы у меня было больше времени, я бы уже, наверное, озверела от этих женских слабостей (смеется). А поскольку у меня его не так много, моменты, когда я позволяю себе женские слабости, приносят мне невероятное удовольствие — практически как отпуск.