«Мы сами изобретали научное оборудование»
Одновременно с юбилеем института ведущий научный сотрудник отделения физики нейтрино Борис Алексеевич Обиняков празднует свою личную круглую дату: ровно семь десятков лет назад, весной 1948 года, он впервые переступил порог секретного научного учреждения на северо-западной окраине Москвы.
— После окончания средней школы в 1946 году я работал в НИИ-885 Минрадиопрома, где в качестве техника помогал разбираться в электронной начинке немецких ФАУ-2. Задача была — воспроизвести всю эту аппаратуру на отечественной элементной базе, — вспоминает Борис Алексеевич. — По совету одного из старших коллег я подал документы в отдел кадров «очень секретной» Лаборатории № 2 АН СССР, и в августе 1948 года меня вызвали на собеседование. В отделе кадров меня встретил симпатичный невысокого роста очень подвижный человек. Это был Петр Ефимович Спивак, известный ученый, будущий член-корреспондент АН СССР и классик советской ядерной физики. После получасовой беседы, прошедшей в прогулке вдоль деревянного забора лаборатории, Петр Ефимович объявил, что берет меня в свой Сектор 13 старшим лаборантом.
Так я оказался в удивительном мире физического эксперимента среди незнакомых установок и приборов, в окружении интересных людей. В рамках главной задачи Лаборатории № 2 — научного обеспечения Атомного проекта СССР — П.Е. Спивак и в ту пору младший научный сотрудник Б.Г. Ерозолимский проводили на реакторе Ф-1 измерения коэффициентов размножения нейтронов при делении изотопов урана и плутония. А в одной из комнат в Главном здании П.Е. Спивак и старший научный сотрудник А.Н. Сосновский сооружали замысловатую установку для измерения на реакторе Ф-1 времени жизни нейтрона — фундаментальной константы в теории бета-распада. Игорь Васильевич Курчатов всегда понимал стратегическую значимость фундаментальных исследований для успеха в прикладных направлениях. Поэтому предложение Спивака измерить время жизни нейтрона получило его горячую поддержку. Несмотря на огромную занятость, Игорь Васильевич всегда был в курсе новых событий в науке, причем не только в своей области — физике ядра. Он был первым руководителем научного семинара в Лаборатории № 2. В начале 1950-х, в период расцвета лысенковского мракобесия, Игорь Васильевич пригласил на наш семинар опального Тимофеева-Ресовского — выдающийся ученый рассказывал о генетике. Помню, как аплодировал ему переполненный зал.
П.Е. Спивак определил меня помощником к А.Н. Сосновскому, и я помогал им обоим готовить установку к эксперименту на реакторе. В то время результат эксперимента определялся целиком мастерством экспериментатора. Нужного научного оборудовании в продаже не было. Мы сами «изобретали» вакуумные клапаны, газоразрядные счетчики ядерных частиц, источники высоковольтного напряжения собирали из отдельных гальванических батарей, а для нейтронной защиты плавили на газовых горелках парафин, размешивали его с карбидом бора и разливали в ящики из алюминия или даже из фанеры. Ламповые усилители для нашей установки П.Е. Спивак паял сам. Оба моих учителя были великими рукоделами, и мне было у кого набираться опыта.
Примерно через год измерительная установка была собрана на верхней площадке нашего первого реактора Ф-1, и начались дни и ночи измерений, насыщенные и неудачами, и достижениями. У меня остались в памяти походы зимними ночами из павильона реактора в Главное здание за чем-нибудь вдруг понадобившимся и обратно. Тропинка в снегу шла вдоль деревянного забора, а параллельно к нему была натянута проволока, разделенная на участки. На каждом участке к проволоке была пристегнута собака. Они не лаяли, а молча сопровождали тебя, передавая друг другу на границе участков. Только собачьи глаза горели в темноте.
Первая оценка времени жизни нейтрона составила 8–15 минут и для повышения точности мы приступили к подготовке нового эксперимента. Новая установка со всеми атрибутами занимала всю нашу комнату в Главном здании и, видимо, внушала уважение моим коллегам-приятелям, которые работали в соседних комнатах. Это были, в основном, недавние выпускники Московского физтеха и МИФИ. Они были теоретики, и им было интересно посмотреть на «живое железо». Поэтому они часто заглядывали к нам и не без ехидных шуток наблюдали, как я до блеска драил внутренние поверхности нашей установки. Дело в том, что с этих поверхностей в электрических полях высокого напряжения срывались ионы, которые имитировали протоны распада нейтронов, а количество ионов зависело от чистоты поверхности. В то время мы не знали, что такое компьютер, и все расчеты вместе с А.Н. Сосновским делали на логарифмической линейке или на арифмометре «Феликс», который нужно было крутить за ручку. Для многоступенчатых вычислений мы у друзей-теоретиков заимствовали «Мерседес». Это было настольное громыхающее устройство с электроприводом и с расширенными по сравнению с арифмометром функциями.
В 1955 году на новой установке для измерения времени жизни нейтрона был получен первый значимый результат — 12.0±1.5 минут. К этому времени я уже окончил МИФИ и продолжил заниматься исследованиями нейтронного распада в институте Курчатова.
В 1973 году командование ВМФ обратилось в Курчатовский институт с просьбой разработать аппаратуру, которая позволила бы с воздуха, в ходе вертолетного облета морских судов противника, в течение нескольких десятков секунд обнаружить ядерные боеприпасы (ЯБП) на кораблях.
Я вошел в коллектив, которому было поручено заняться решением этой прикладной задачи для ВМФ. Естественно, что начинать нужно было с исследования характеристик ядерного излучения ЯБП. Командование ВМФ предоставило нам такую возможность как в хранилищах, так и на кораблях. Основные трудности нас ожидали на пути создания аппаратуры, способной работать в условиях вертолетных нагрузок и возможных вариаций естественного фона, которые могут быть сравнимы с эффектом от ЯБП. Мы разработали вертолетный детектор нейтронов и совместно с КБ «Камов» создали на базе корабельного вертолета Ка-25 экспериментальный вертолетный комплекс «Советник». В 1978 году мы успешно испытали его в Средиземном море при облетах кораблей Шестого флота США. Работы по этому направлению продолжались в Курчатовском институте до 1990 года. После чего, в 1990-е, к сожалению, многое было потеряно. Однако сейчас, к счастью, многие составляющие нашей инфраструктуры восстанавливаются ударными темпами. Сейчас я занимаюсь разработками в области прикладных направлений физики нейтрино. И работы впереди еще очень много.
