В «Гараже» поставили на гласность
«Гараж» отметил 30-летие знаменитого аукциона Sotheby’s 1988 года в Москве выставкой «Ставки на гласность». Торги, состоявшиеся 7 июля в столичном «Совинцентре», вошли в историю отечественного искусства. В один день звездами стали ранее не известные за рубежом Илья Кабаков, Гриша Брускин, Эдуард Штейнберг… Но главное — Запад впервые увидел советскую живопись во всей стилевой полноте. Новая экспозиция воссоздает атмосферу события и демонстрирует те самые шедевры, которые покорили мир.
Главный экспонат — конечно, полотно Гриши Брускина «Фундаментальный лексикон» (1986). Работа, с которой началась международная слава Брускина, состоит из 32 холстов. На каждом изображены по два советских типажа: демонстрант и учительница, спортсмен и милиционер... Все вместе они символизируют идеальное социалистическое общество, однако «игрушечность» подачи убивает плакатный пафос. И если отойти от картины на пару шагов, то оказываются различимы лишь одинаковые фигурки — не люди, а винтики системы. Безликие оловянные солдатики.
Сегодня эта вещь в собственности немецких коллекционеров, и выставка в «Гараже» — редкая возможность увидеть «Фундаментальный лексикон» вживую.
Еще одна знаковая работа в экспозиции — «Все о нем» Ильи Кабакова (1971). Уже не столь раритетная, поскольку принадлежит Третьяковке, но для советского нонконформизма — не менее показательная. Множество прямоугольных блоков, выкрашенных в цвета стен советских подъездов и госучреждений, демонстрируют старательно написанные фразы о загадочном «нём», но каждый раз этот «он» — нечто иное, то одушевленное, то нет. Получается набор банальных формул с ускользающим смыслом. Над фразами — имя, отчество и фамилия «авторов» (хотя понятно, что это персонажи выдуманные).
Кабаков, как и Брускин, пытается систематизировать советский лексикон — вербальный, визуальный, смысловой. И в обоих случаях получается гимн безликости.
Остальные экспонаты неизбежно отходят на второй план. Хотя среди них — и нетипичный поздний Родченко («Клоун. Сцена в цирке», 1935), и гуашь Варвары Степановой («Рисунок для ткани», 1924). Орнамент Степановой тогда был отпечатан на шейных платках, которые получили в подарок все участники аукциона. В «Гараже» можно увидеть несколько экземпляров этих исторических сувениров. А еще — фотографии гостей (художники Немухин, Штейнберг, Плавинский, неузнаваемая Ольга Свиблова), итоговый список продаж, репринт каталога…
На поверку оказывается, что оригинальных предметов привезли не так уж и много — семь произведений искусства плюс несколько артефактов (включая те самые платки). Однако материальную бедность кураторы постарались компенсировать концептуальными находками. Зритель не может пройти мимо огромного экрана, на котором нон-стоп демонстрируется любительская съемка тех самых торгов. А в центре зала расположены советский телевизор, кресла и горшки с цветами, видимо, призванные воссоздать антураж перестроечного интерьера.
«Ставка на гласность» выглядит идейным продолжением «Музыки на костях» — прошлогодней экспозиции «Гаража», посвященной истории советского бутлегерства. Исследуя, как в СССР пробивались ростки неформального искусства (музыкального и изобразительного), и демонстрируя, в какие самобытные «цветы» они проросли, кураторы пытаются убедить современную публику, что всё это было вопреки. И потому, наверное, дало столь яркие результаты.
Но зрителям-миллениалам, пресыщенным роскошными экспозициями современного искусства, при всем желании сложно впечатлиться тем скромным набором, который уцелел и добрался до «Гаража» с тех торгов, пройдя сначала через сито идеологии, а затем — капитала. Большинство лотов Sotheby's осели в частных коллекциях за рубежом, и «Ставка на гласность» — не столько радость для ценителей, сколько напоминание об известном тезисе: «нет пророка в своем отечестве».
