Демарш России, объявившей девять иностранных СМИ, включая «Голос Америки» и «Радио Свобода», иностранными агентами, стал ответом на новый этап эскалации напряженности в отношениях между Москвой и Вашингтоном. Впрочем, ответом вполне предсказуемым — после того как российские RT и «Спутник» были вынуждены зарегистрироваться в качестве иностранных агентов в США, вопрос о зеркальных мерах с нашей стороны был не более чем вопросом времени.
Что немаловажно, реакция оказалась даже более сильной, нежели породившее ее действие — правда, не в части степени жесткости закона, она как раз вполне сопоставима, а в части «площади поражения», то есть затрагиваемой новым законом части медийной реальности. Очевидно, что и бюджет, и вещательные мощности у «Голоса Америки» и «Радио Свобода» явно превосходят аналогичные параметры RT и «Спутника».
Правда, сами ограничения для иностранных агентов — что американские, что российские — скорее неприятны, нежели существенны и не создают серьезных сложностей для работы СМИ. Если, конечно, не полагать таковой обязательную теперь пометку к публикуемым материалам, что последние подготовлены «иностранным агентом».
Но коли всё это так, возникает резонный вопрос: о чем же тогда идет спор, потребовавший от России оперативного принятия отдельного закона, и почему столь болезненна реакция Вашингтона на зеркальные, по сути, меры Москвы?
Спор этот на самом деле идет о символическом праве интерпретировать реальность в собственной системе координат. Вернее, об оспаривании Россией американской монополии на это право — казалось бы, установившейся незыблемо с 90-х годов прошлого века. Действительно, власть давать имена вещам и событиям, которые будут признаны остальными в качестве «единственно правильных», была существенна всегда и везде. Но в эпоху постмодерна она стала едва ли не самой главной: тот, кто присваивает имена «правильного» и «неправильного», «хорошего» и «плохого», «удачного» и «неудачного», по сути, и конструирует легитимную картину мира остальных.
И в этом плане понятно, почему в США столь болезненно был воспринят уже сам факт существования СМИ, артикулирующих альтернативную точку зрения, то есть иной способ смотреть на вещи и оценивать их. С точки зрения Вашингтона, речь шла не менее чем об оспаривании его власти формировать картину мира остальных. И тут абсолютно неважно, насколько масштабной и заметной была альтернатива: принципиален сам факт ее существования. А в такой ситуации главное — быстро и показательным для всех образом поставить «нарушающего правила» на место.
Результат, впрочем, получился обратный. Международная политика тем и отличается от внутренней, что в ней нет верховного арбитра в лице государства, которому и принадлежит во всем финальное слово. И если даже политикам начинает казаться, что мировая политика стала абсолютно «внутренним» делом для единственной на данный момент сверхдержавы, — это всё равно будет иллюзией, которая в итоге может дорого обходиться. Поскольку международные отношения всегда строятся и явно будут строиться и в дальнейшем в первую очередь по принципу взаимности.
В итоге Россия использовала свое право на зеркальные действия и в ответ на символическое унижение своих СМИ в США столь же символически унизила американские СМИ в России. В результате всё вернулось на круги своя, но уже на новом этапе: монополия США давать «единственно правильную» интерпретацию оказалась опровергнута уже не только де-факто, но еще и юридически, на уровне свежепринятого закона.
Автор — доцент МГИМО, политолог
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
