1 сентября. Эта дата оставляет у каждого из нас неоднозначные воспоминания. Для кого-то «школьные годы — чудесные», для кого-то они — каждодневная пытка. Но всё же у многих из нас дни, проведенные за партой, рождают ощущение потерянного времени. Очень многое из того, чему нас учили, нам никогда не пригодилось в жизни. В то же время очень многое из того, что реально необходимо в жизни, в школе не преподавали. По-видимому, настало время радикально пересмотреть подходы к образованию, с учетом требований четвертой технологической революции.
И всё же, как это ни парадоксально, именно школа помогла мне в выборе профессии и сформировала мой нынешний круг исследовательских интересов.
В каждом из нас с детства заложено чувство, которое у многих со временем притупляется, — чувство справедливости. Те же, у кого это чувство остается на всю жизнь, иногда становятся адвокатами. Не побоюсь сказать, что именно это чувство в конечном итоге и привело меня в адвокатуру, а не какой-то заранее обдуманный замысел. Я бы попросту соврал, если бы стал утверждать, что уже с юношеских лет зачитывался речами Федора Плевако и Николая Карабчевского и мечтал о карьере адвоката. В юности я и имен таких не слышал. Да и от кого мне было их услышать?
Как мне кажется, я впервые столкнулся с несправедливостью очень рано — это было в первом классе начальной молдавской школы. Мы проходили букварь. И то ли мне не понравился учитель — такой высокий, худой, помню как сейчас, его звали Сергей Александрович, — то ли я ему, но у нас возник какой-то конфликт. И тогда он вдруг взял букварь и ударил меня им по голове. Букварь разломился на две части. Сказать, что я был потрясен, — значит ничего не сказать. Наверное, правильно замечено в сказке Джеймса Барри «Питер Пен», что ребенок никогда не может забыть первой в своей жизни несправедливости, совершенной против него.
Я с отсутствующим видом дождался конца урока, а после школы, придя домой, ничего не сказал родителям об этом случае. На следующий день я, как обычно, взял ранец и вышел из дома, но в школу не пошел, а целый день бродил в одиночестве по полям. Вернувшись домой, я опять ничего не сказал родителям. Но, видимо, кто-то видел меня и настучал моей маме. Когда я вышел из дома на следующий день, она проследила за мной. И нашла меня посреди кукурузного поля. Помню, как она бегала за мной с каким-то прутом в руке, пытаясь схватить за ранец. А я изворачивался как мог. Конечно, потом она пошла со мной в школу, поговорила с учителем, и недоразумение было вроде бы улажено.
Но в голове у меня после этого случая как-то крепко засело: не всё правильно в этом мире, даже те люди, которые, казалось бы, призваны олицетворять доброту и благородство, могут быть грубыми, несправедливыми, жестокими. И с этим пока еще ничего нельзя поделать.
В школе я любил читать книги, но, разумеется, не учебники и не те, которые мы «проходили» по литературе. У нас, как и у всех советских школьников, был предмет под названием «история СССР». Никакого особого интереса он у меня не вызывал, поскольку учебник истории, как я теперь понимаю, был написан очень сухо и казенно.
Казалось, что история развивалась по какому-то заранее написанному сценарию: в ней не было места поиску, сомнению, колебаниям: «партия Ленина, сила народная, нас от победы к победе ведет». И никуда от этого было не деться. Мне тогда казалось, что наша история очень скучная, а вот французская, напротив, чрезвычайно интересная, поскольку я знал о ней исключительно по романам Александра Дюма-отца.
Когда я учился в девятом или десятом классе, оказалось, что у одного моего одноклассника имеется дореволюционное издание романа «Двадцать лет спустя». Мне удалось уговорить его дать мне почитать эту книгу на три дня. Помню, что я не ходил в школу, почти не ел и буквально не мог оторваться от книги, несмотря на ее дореволюционную орфографию. На всю жизнь мне запомнилась чудовищная сцена: с полного одобрения друзей-мушкетеров Портос убивает солдата, плюнувшего в лицо английскому королю Карлу I. Много лет спустя я купил советское издание этой книги и перечитал ее. Этого эпизода в ней не было! И лишь недавно, найдя в библиотеке дореволюционное издание, я убедился, что эта сцена там действительно есть, а в советском издании ее исключили, очевидно, по цензурным соображениям. Кстати, в реальности подобная сцена и в самом деле имела место — только плюнул в лицо королю не солдат, а один из его судей по имени Аугустин Гарланд. Это случилось 27 января 1649 года, когда Карла I выводили из зала суда после вынесения приговора.
Мне до сих пор порой кажется, что история была именно такой, какой она описана в романах Дюма, и всякий раз, когда мне приходится убеждаться в обратном, возникает какое-то ощущение несправедливости. Ведь так красиво и романтично всё могло быть!
Автор — российский адвокат, доктор юридических наук
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
