7 апреля православные христиане отмечают Благовещение Пресвятой Богородицы — один из главных двунадесятых праздников в церковном календаре.
Архангел Гавриил был послан Богом в Назарет возвестить Деве Марии, что ей предстоит зачать от Духа Святого и родить младенца: «Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего, и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова вовеки, и Царству Его не будет конца». Мария ответила ангелу: «Се, Раба Господня; да будет мне по слову Твоему» (Лк. 1:26–38).
Расскажу в связи с этим о событии, которое произошло четверть века тому назад, когда подошло к концу второе тысячелетие от Рождества Христова. Не монах и не священник, а инженер, инструктор технической учебы, я был тогда в командировке в Святой земле, в маленьком городе Зихрон-Яаков. И в четверг, 6 апреля 2000 года, в канун юбилейного праздника Благовещения, совершенно неожиданно один из студентов по дороге домой предложил подвезти меня до Назарета.
«Собор у колодца Богородицы» построен над источником в расселине скалы, в том самом месте, где перед юной Марией, нареченной женой старца Иосифа, появился небесный вестник. Большой толпы в соборе не было, но был митрополит и изрядное число духовенства. Уже тогда я обратил внимание на всенародное пение и неожиданную неофициальную обстановку. Так, например, у нас в церквах, бывает, из алтаря выходит иподиакон и машет рукой, пытаясь подвигнуть народ к пению вслед за хором или псаломщиком; здесь же эту задачу то и дело брал на себя сам митрополит.
Служба шла на двух языках, больше по-арабски, чем по-гречески. Понимая 10% последнего и 0% первого, я пожалел, что у меня нет с собой ни одного из удобных изданий, с которыми не расстаются православные иностранцы в русских церквах. И в то же время я испытал на себе, почему они так ценят русскую службу, не зная церковнославянского, как я — арабского: «прозревая» сквозь арабскую речь и узнавая те или иные элементы богослужения, я мог петь их со всеми вместе — пускай не словами, а сердцем. А к концу вечерни я уже смело пел «Господи, помилуй» по-арабски.
Вечером предстояло устраиваться на ночлег. Внезапно я ощутил себя глухонемым нищим на паперти греческой церкви посреди арабского города... Но без помощи не остался. В митрополии, куда меня направили, я получил два одеяла (стояла такая нежная вечерняя теплынь, что это показалось совершенно лишним — но сколько раз потом я благодарил Бога за такую заботу!), место на веранде с длинной и мягкой кушеткой и пожелание доброй ночи.
День был окончен (как я думал), где-то в городе гулкий колокол пробил девять раз. Только-только окончив вечернюю молитву и поблагодарив Господа за минувший день и замечательную кушетку для ночного отдыха, я увидел перед собою женщину преклонных лет по имени Мариам, которая сообщила мне на очень приличном русском языке, что, согласно полученным ею указаниям, мой ночлег на кушетке не может состояться. После чего она незамедлительно заперла веранду — я только-только успел выхватить оттуда сумку и заветные одеяла, — погасила фонарь и растворилась во тьме.
Что за беда? Ведь у меня были два одеяла: о чем беспокоиться? Я обошел двор кругом, завернул за угол, зашел в подворотню, разостлал на асфальте одр из сложенных вдвое-втрое одеял, надел куртку (ибо ночной ветерок уже пробирался за ворот рубашки) и лег, положив голову на каменную ступеньку. Теперь у меня уже не оставалось никаких сомнений, что день в самом деле окончен.
Но мой мирный сон длился недолго: бригада клепальщиков стала чинить крышу митрополии. Далее обнаружилось, что клепальщиков нет: вместо них кто-то изо всех сил колотит в железные ворота в каких-нибудь пяти метрах от меня, громко призывая мою знакомую Мариам и некую Эвлогиту, столь же подходящую по имени к нынешнему празднику (Мариам — Мария, Эвлогита — благословенная). У ворот появилась молодая монахиня и вступила в оживленную дискуссию с ночным гостем. Приходилось смириться с возможностью обнаружения и предания в строгие руки церковных, а может статься, и гражданских властей.
Как бы то ни было, я решил встретить судьбу, обувшись и сидя. И не успел я исполнить своего намерения, как и в самом деле был обнаружен. Два человека в рясах (священники здесь не носят крестов вне службы, так что и не поймешь, кто есть кто) сказали мне что-то строгое по-арабски, но прежде чем я сообразил, что им отвечать и на каком языке, они ушли. Затем появился еще некто и спросил по-русски:
— Ты откуда?
Хороший вопрос... Но какое это может иметь значение?
— Из Зихрон-Яакова.
— Пошли, владыка митрополит сказал, чтобы ты спал там.
Он забыл добавить «возьми постель свою» (Иоан.5:8), но я и сам сообразил.
Так, благодаря личному вмешательству владыки митрополита я был возвращен на первоначальную кушетку, где и проспал блаженным сном до утра.
Утром собор был полон, площадь перед собором с большим цветным экраном, с репродукторами, откуда лились голоса служащих и поющих, — почти полна. Утреня с литургией были очень торжественными, но я снова заметил проявление простоты и тепла со стороны самого митрополита (недаром он водворил меня давеча на кушетку).
Назад в Зихрон-Яаков я ехал на машине с тремя русскими жителями этого городка. Кто-то справедливо заметил, что для постороннего наблюдателя сегодняшнее торжество в Назарете могло бы показаться чем-то чужим: толпа, шум, суета, непонятный язык... Но для тех, кто имеет хоть какой-то опыт церковной жизни, кто идет за Христом по зову Церкви, то же самое «внешнее» событие приведет к противоположному «внутреннему» результату, достигнет глубины сердца, даст ему радость, даст ему жизнь.
Автор — священнослужитель Иваново-Вознесенской епархии, руководитель Епархиального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
