Европейский вызов

Поступление положительных новостей о росте промышленного производства в России совпало с небезосновательными ожиданиями промышленной рецессии в еврозоне, подтверждающимися статистикой Евростата за 2023 год. Но, находясь в предвкушении европейской деиндустриализации и предсказывая ее последствия, не стоит недооценивать адаптивность традиционных европейских промышленных центров к геополитическим обстоятельствам.

Пограничные данные из официальных источников порождают различные трактовки околонулевых показателей: если в России рассуждают о деиндустриализации Европы, то европейский и англо-американский нарратив говорит о «существенных рисках рецессии», негативных прогнозах «ближнего горизонта». Продолжением этой логики становится мышление временными промежутками: в частности, агентство Bloomberg утверждает, что наиболее высокие риски того, что промышленный спад продлится два или более годовых квартала, существуют в Германии и Нидерландах (38%), в то время как в США такой риск составляет 26%.

Подобное различие интерпретаций объясняется психологическими установками из категорий немыслимого: кто бы мог подумать, что европейская промышленность, исторический путь которой полагается образцовым, столкнется с проблемами, присущими, скорее, «развивающимся странам». А такие преимущества, как институциональная и правовая стройность хваленых европейских институтов, окажутся бессильными, во всяком случае, на нынешнем временном этапе.

Но, отказавшись от злорадства, зададимся вопросом, стоит ли считать нынешнюю ситуацию конъюнктурной аномалией или речь идет о долгосрочной тенденции. Не менее важно понять, как европейская промышленность адаптируется к нынешней ситуации. Примером здесь может служить тактика немецкого промышленного гиганта ThyssenKrupp. Окончив 2022–2023 финансовый год с чистым убытком в €2,7 млрд, компания приняла решение продать металлургические предприятия в Испании. Но, сбросив ряд европейских активов, ThyssenKrupp вошла в ряд перспективных проектов в Саудовской Аравии, сформировав ряд консорциумов с ближневосточными корпорациями, заинтересованными в немецких технологиях. Компания также получила поддерживающий грант от Еврокомиссии. Разумеется, под вывеской «зеленого перехода» и «декарбонизации». По схожему пути идут ArcelorMittal и другие системообразующие предприятия.

На основе этих кейсов просматриваются стратегии выхода из тяжелой ситуации, заключающиеся в освоении неевропейских рынков, экспорте технологических и управленческих стандартов. В некотором роде, в продаже образа европейской промышленной революции развивающимся странам и поиске внешних ресурсов для осуществления собственного модернизационного перехода.

Сохраняется роль системообразующих предприятий для европейского оборонзаказа — например, со стороны Греции или Норвегии, получающих новые корабли и другую технику от предприятий Франции и Германии (сталь для которых поставляет та же ThyssenKrupp). Очевидно, запрос «малых стран» на переоснащение собственных армий под предлогом внешней угрозы поддержит некоторые промышленные сегменты «старой Европы», а привлекательность этого пути может содействовать милитаризации европейской промышленности.

Не стоит забывать, что промышленная революция XIX века в Германии совершалась в условиях политической раздробленности при отсутствии собственного флота, доступа к внешним рынкам и единой монетарной системы. Выходом тогда стало политическое решение о создании Германского таможенного союза (1834 год), что сформировало экономический базис для возникновения Второго рейха, а затем для реиндустриализации Веймарской республики. Вопрос о геополитическом статусе нынешней Германии заслуживает отдельной оценки. Но очевидно, что опыт командной экономики, наработанный в XIX и XX веках, повышает шансы сохранения состоятельности. Командно-административная система уже существует, и нынешнему Евросоюзу не нужно делать ту работу, которую проделала Германия при Бисмарке и Ялмаре Шахте.

Крайним выходом может стать радикализация безработного населения (как коренного, так и мигрантов) и подавление инакомыслия по вполне знакомым лекалам.

Что касается внутренних процессов, то временное ослабление промышленного ядра «старой Европы» открывает некоторые возможности для стран европейской периферии, находящихся вблизи основных транспортных коридоров и создававших в минувшее десятилетие очаги промышленного производства с привлечением европейских, китайских, турецких и российских инвестиций.

Повышается значение фактора доступа к энергоресурсам, где отдельные преимущества могут быть найдены у стран, имеющих накопительные и распределительные мощности, а также право на разработку ресурсов в прилегающих регионах, таких как Восточное Средиземноморье или постсоветское пространство. Не стоит исключать и то, что внутри самого европейского региона может произойти определенный ребаланс производственных потенциалов. Более очевидно, что Евросоюз как единая структура не откажется и от планов по выстраиванию трансрегиональных связей в соответствии с положениями Глобальной стратегии ЕС.

Таким образом, активная внешняя политика европейских эмиссаров становится залогом сохранения состоятельности проекта под названием «Евросоюз», транслировавшего во внешний мир идею собственной «цивилизационной привлекательности». Сегодня же без освоения внешних рынков этот образ рискует померкнуть, и эти риски в Брюсселе должны прекрасно понимать.

Автор — научный сотрудник Центра средиземноморских исследований ФМЭиМП НИУ ВШЭ

Позиция редакции может не совпадать с мнением автора