Лет пятнадцать назад я расфрендила друга в одной из социальных сетей за такую запись: «Я удалил из друзей знакомую за то, что она опубликовала стихотворение Асадова». И вот накануне столетия поэта (родился 7 сентября 1923 года. — «Известия») мне стало интересно, из-за кого же я тогда удалила друга. Я не читала ни строчки Эдуарда Асадова, мне просто показалось, что нельзя бросаться реальными людьми из-за стихов, которые то ли есть, то ли нет.
Начала читать и сначала была в ужасе. Такой интересный эффект Асадова: сначала видишь неудачные строчки, а самые прекрасные — только когда перечитываешь. Никогда раньше не читала ничего про его жизнь, даже не знала про повязку.
Очень обрадовалась такому его биографическому факту: когда он попал во фронтовой госпиталь и стало понятно, что зрение к нему никогда не вернется — уже шесть девушек крутились в его палате и мечтали выйти за него замуж. Потом прочитала, что его вторая жена из солидарности к его слепоте не покупала телевизор — они вместе слушали радио, она ему читала вслух книги. Всё это просто замечательно.
Асадов как поэт начинается для меня со строчки о руках матери, которая лежит в больнице:
Сонная тишь в палате,
В кране вода уснула.
Пестренький твой халатик
Дремлет на спинке стула.
Руки, такие знакомые,
Такие, что хоть кричи! —
Нынче, почти невесомые,
Гладят меня в ночи.
У Асадова почти нет цветов в стихотворениях. Есть белый, черный, вот здесь пестренький, но мы этот халат видим осязаемо и чувствуем его дремоту, ну во всяком случае, я — чувствую.
Только невидящий, осязающий поэт мог создать один из лучших образов снега:
Падает снег, падает снег —
Тысячи белых ежат…
А по дороге идет человек,
И губы его дрожат.
Снежинки объективно похожи на ежиков и на вид, но чтобы дойти до самой сути их ежиковости, нужно сначала закрыть глаза.
Мне стало интересно, как на Асадова отреагирует молодежь, и я прочитала сегодня своим ученикам стихотворение «Медвежонок». Строго говоря, это был урок английского, но всё равно детям стихотворение очень понравилось. «Не знаем, как молодежь, — сказали дети, — а мы, десятилетки и одиннадцатилетки, считаем, что это просто прекрасно».
Кто-то произнес: — Глядите в оба!
Надо стать подальше, полукругом.
Невелик еще, а сколько злобы!
Ишь, какая лютая зверюга!
Силищи да ярости в нем сколько,
Попадись-ка в лапы — разорвет! —
А «зверюге» надо было только
С плачем ткнуться матери в живот.
Мне кажется важным у Асадова стихотворение, написанное от имени женщины и обращенное к маме с просьбой меньше беспокоиться и оберегать от ошибок. Стихотворение называется «Мне уже не 16, мама…» Сейчас в моде тренд на дрессировку пожилых родителей. Весь интернет кишит статьями о том, как нужно постепенно переводить родителей с обеспокоенных звонков на обеспокоенные аудиосообщения, с обеспокоенных аудиосообщений на обеспокоенные текстовые сообщения, с сообщений на смайлики, и т.д. Асадов предлагает просто поговорить, а еще — поцеловать. «Дай твои руки расцеловать, // Самые добрые в целом свете». А ведь целовать в любом веке важнее, чем дрессировать, какими бы травмированными мы себя не воображали.
Асадов очень много стихотворений посвятил теме верности, буквально хлопотал за нее, ходатайствовал. Также в стихах хлопотал и ходатайствовал за уважение к людям. Из всех поэтов всех веков только у него в стихотворении мужчина счастливо моет посуду.
Когда умерла вторая жена Эдуарда Асадова, он написал: «На нашем, на знакомом этаже, // Где ты навек впечаталась в рассвет, // Где ты живешь и не живешь уже. // И где, как песня, ты и есть, и нет». В начале всё очень красиво, хотя и предсказуемо, но вдруг он пишет: «Клянусь, что ты любою можешь быть! // Я жду. Ни саван, ни суровый рок, // И никакой ни ужас и ни шок // Меня уже не смогут устрашить!» Он ждет ее в любом виде. И в этих строчках Асадов, который идет как бы по параллельной, по простой тропинке рядом с автострадой мировой поэзии, вдруг ныряет куда-то, куда и Джон Донн с Блейком не доныривали.
Он защищал человека. В стихотворении про вдову он встал на место женщины. Не в шутку, как Саша Черный: «Я шла по улице, в бока впился корсет». Асадов действительно пытается за нее рассказать то, чего она не может озвучить, потому что не понимает себя, а то, что другие должны понимать без слов, но не удосуживаться подумать. Мне кажется, Асадову очень хотелось сделать так, чтобы люди всегда удосуживались подумать о ком-то, чтобы другой обходился без унизительных разъяснений себя. Да, наверное так. Рассказывая о людях, он пытался защитить их от унижения рассказа о себе.
Уже не будет такой ситуации, что произведения Эдуарда Асадова будут переписываться и храниться девочками под подушкой. Но я думаю, что для поэзии в жизни человека самое естественное место — случайное, рандомно-спасательное. Это должна быть книга, которая вдруг попадается в тот момент, когда это необходимо больше всего. И Эдуард Асадов может быть в роли поэта, который поможет человеку.
Автор — поэт, лауреат премии «Дебют»
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
