Перейти к основному содержанию
Реклама
Прямой эфир
Мир
Мужчина бросил страйкбольную гранату в сотрудника ТЦК в Запорожье
Политика
Путин указал на близость позиций РФ и Таджикистана по глобальным вопросам
Спорт
«Локомотив» впервые стал победителем регулярного чемпионата КХЛ
Происшествия
Двое сотрудников МЧС пострадали из-за атаки БПЛА в ДНР
Мир
Во Франции уличили Трампа в перекладывании ответственности за Украину на Европу
Наука и техника
Маск указал на возможность людей оказаться на Марсе через 5–7 лет
Общество
Муж убитой ВСУ под Суджей беременной женщины рассказал о поисках ее тела
Общество
Описавшая в дневнике оккупацию ВСУ жительница Мартыновки отказывалась уезжать
Мир
Al Masirah сообщил об ударе США по йеменской провинции Ходейда
Происшествия
В Тюмени пропал приехавший на ЧР по биатлону спортивный журналист
Происшествия
Девочка умерла от отравления неизвестным веществом в Ставропольском крае
Армия
ВС РФ нанесли «Искандером» удар по сосредоточению живой силы ВСУ в Сумской области
Мир
Песков назвал опасной тенденцией обсуждение отправки контингента НАТО на Украину
Мир
Более 30 тыс. украинцев потеряли статус беженцев в Швейцарии с 2022 года
Мир
Сербия может допустить РФ и США к анализу данных о якобы звуковой пушке на протестах
Общество
Облака в Москве окрасились в радужные оттенки на фоне похолодания
Политика
Военный аналитик назвал поражение под Курском причиной отставки главы генштаба ВСУ
Главный слайд
Начало статьи
Озвучить текст
Выделить главное
Вкл
Выкл

Самое ценное, чего может добиться театр, — это представлять самого себя и не быть локомотивом по продвижению звезд, считает Сергей Газаров. А задача руководителя — так построить новый фундамент, чтобы старый только окреп. Об этом, а также о том, как обрасти аудиторией, почему художественный результат неотделим от кассы, а русский зритель — лучший в мире, худрук Театра сатиры рассказал «Известиям», выпустив очередную премьеру: спектакль «Невольницы» по Александру Островскому.

Смотрю и думаю: «Господи, я никогда не смогу с ними работать»

— Год назад вы сказали «Известиям»: «Я в Театр сатиры с топором и шашкой не приду». Мы даже вынесли эту фразу в заголовок.

— Надо отвечать за свои слова (смеется). Не пришлось воспользоваться ни топором, ни шашкой, и слава Богу. Дело в другом — в том, чтобы оживить, а не убить театр. Это тяжелее — долгий процесс, а не разовая процедура.

Сергей Газаров

Сергей Газаров

Фото: РИА Новости/Кирилл Каллиников

Вы тогда возглавили Театр сатиры, а затем присоединили к нему еще и бывший театр Джигарханяна. Чего вы достигли за это время?

— Думаю, мы сделали многое. Несколько премьер показали — громких, обсуждаемых не только зрителями, но и театральным сообществом. Нами интересуются даже скептики. Это дорогого стоит, но это и огромная ответственность. Защищать пояс чемпиона гораздо сложнее, чем добиваться его. Но мы некую планку свою уже выставили.

— Пояс чемпиона завоевывается в борьбе. С кем и с чем вы боролись?

— Прежде всего с инерцией и усталостью. Тут у меня есть собственная метафора: самый важный и долгий период в строительстве любого здания — фундамент, коммуникации, всё, что обеспечивает ему будущую жизнь. Фундамент в Театре сатиры не может быть простым, театру 100 лет в будущем году. Моя задача, как худрука, так построить новый фундамент, чтобы старый не разрушился, а только окреп.

Некоторые артисты работают здесь по 60–70 лет, а Вера Кузьминична Васильева, даст Бог, справит в марте 75-летие службы на этой сцене — невероятно! Тут надо быть внимательным, трепетным. Шашки и топоры только навредят. Есть другая часть труппы, молодые ребята до 35 лет, есть средняя. У всех разные интересы, разное видение театра. Их объединяет одно — они все хотят работать.

Актриса Вера Васильева на вечере, посвященном 100-летию Анатолия Папанова, в Театре Сатиры

Актриса Вера Васильева на вечере, посвященном 100-летию Анатолия Папанова, в Театре Сатиры

Фото: РИА Новости/Екатерина Чеснокова

Я год назад начал отсматривать спектакли — знакомиться с репертуаром. Смотрю и думаю: «Господи, я никогда не смогу с ними работать». Но начали пробовать. И люди стали разворачиваться совершенно незнакомыми, посмею сказать, для них самих сторонами.

— Сколько сейчас в труппе человек?

В объединенной труппе — 121. Олег Павлович Табаков говорил, что наше дело может быть только по любви. Не получится — разойдемся. Я рад, что есть актеры, которые переходят из спектакля в спектакль. Рад, что отпал вопрос приглашения звезд. Последняя работа «Невольницы» без единой приглашенной звезды сделана, но у нас аншлаги на несколько спектаклей вперед.

— Разумная ставка на звезд еще не вредила ни одному театру. Хотите вообще без них обойтись?

— Ни в коем случае! Звезды должны быть, но они должны быть в деле, а не «я отдельно — дело отдельно». Самое ценное, чего может добиться театр, — представлять самого себя. Не быть локомотивом по продвижению кого-то. Я такую стратегию не осуждаю, и у нас есть спектакли-локомотивы, артисты, на которых идут. Но главное, чтобы зритель говорил: «Мы идем в Театр сатиры». Не на Иванова или Сидорова. Когда это станет нормальным желанием, можно говорить о том, что мы состоялись.

— О «Невольницах» я слышала зрительское мнение, что спектакль — про жен олигархов с Рублевки. Рекомендация о том, как им вести себя в зависимости от статуса мужа. Вы ждали такую реакцию?

Сцена из спектакля «Невольницы»

Сцена из спектакля «Невольницы»

Фото: ИЗВЕСТИЯ/Андрей Эрштрем

— Я жду любую, главное, чтобы она была! Кто-то увидел жен олигархов, кто-то свою, кто-то соседскую, кто-то историю мужа двоюродной сестры — кому что ближе. Мне кажется, что эта история не должна замыкаться на уровне взаимоотношений в семье. Мы все так живем, подменяем многое и даже получаем от этого моральное удовольствие.

Если говорить конкретно о Рублевке, то это такое отрицательно-нарицательное место, куда сваливаются все грехи. Мне кажется, что среди нас разного навалом, география значения не имеет.

«Мы недооцениваем сегодняшние интересы молодых людей»

— Что для вас первично — художественный результат или касса?

Художественный результат в приоритете, но и кассу никто не отменял. Иначе мне, как худруку, придется всё время ходить с протянутой рукой. Театр просит за билет немалые деньги, что он дает взамен? Давайте сделаем билеты по 500 или 100 рублей и не будем ругать друг друга за результат, вы же пришли почти бесплатно. Ну а если мы делаем красивые, дорогие спектакли и постановка обходится в 15–25 млн рублей, то их нужно сначала найти.

— У вас же госбюджет.

— И слава Богу, бюджет дает возможность заработать эти деньги. А как? Только сделав интересный спектакль. Вы спросите, как я должен его сделать? Я должен вложиться. Это замкнутый круг, но я вижу выход, когда соединяется высокое искусство с неподдельным интересом к нему зрителя. Тогда всё получится и люди будут готовы за это заплатить.

Фото: РИА Новости/Екатерина Чеснокова

— Театр сатиры был театром, куда поколениями ходили, детей приводили, внуков. Кто ваш сегодняшний зритель?

— У нас интересный зритель, смешанный. С одной стороны, те самые люди, которые ходят поколениями, которых приводили детьми, на автобусах привозили (улыбается). Постепенно мы обрастаем новой аудиторией — это зрители, которые поняли, что у нас можно увидеть редкое, интересное, шумное, талантливое, красивое. Мы должны все эти категории в хорошем смысле окучить, обслужить, чтобы им было интересно и каждый находил свое в наших спектаклях.

— Можно назвать в каких?

У нас есть спектакль «Этот ребенок», стопроцентно узнаваемый, стопроцентно стыдный для зрителей, потому что каждый узнает там себя. Это я как отец троих детей утверждаю. Очень честный, откровенный, хороший спектакль. Иногда я слежу за зрителями и вижу, с одной стороны, интерес у людей, а с другой — как они защищаются: «Нет. Нет, не может быть, чтобы я так выглядел, это не я». Кто-то соглашается, кто-то плачет, кто-то смеется.

У нас есть «Василий Теркин» по Александру Твардовскому. Он о честности, о непобедимости духа, которых так сегодня не хватает всем нам. Я смотрел несколько наших «Теркиных» подряд, куда приходили школьники с учителями. Педагоги в голос мне говорили: «Мы думали, что детей надо будет успокаивать, чтобы они не баловались». А они сидели как вкопанные полтора часа и смотрели.

— Фантастика.

— Именно. Великая поэзия, хороший спектакль. Думаю, мы недооцениваем сегодняшние интересы молодых людей. А тут важны все направления, все возрасты. Мы думаем об этом постоянно и нашу сцену на Спортивной полностью отдали под детский театр. И знаете, как сложно? Казалось бы, колпак надели, нос приклеили и давайте пошутим. Ничего подобного.

Сцена из спектакля «Василий Теркин»

Сцена из спектакля «Василий Теркин»

Фото: Театр «Cатиры»

Олег Павлович приглашал на наш курс известных людей, просто, чтобы они поговорили с нами, молодыми. Помню фразу Николая Николаевича Озерова: «Когда я слышу, как тренер говорит ребенку: «Ты сначала деревянной ракеткой научись играть, а потом я тебе графитовую выдам», сразу убить хочу такого тренера». Так и у нас. Для детей надо делать как для взрослых, только в разы лучше.

— В «Современнике» суперкассовым был ваш «Амстердам» с Михаилом Ефремовым, который закрыли сразу после той трагедии. Не хотите возобновить его в Театре сатиры?

Я всё это время пытался найти Мише замену в том же «Амстердаме». Не смог, просто не получилось, и я бросил это занятие. Спектакль, заточенный на актера, — не очень верный путь в театре, но он есть. Вот, например, я недавно пересмотрел в записи «Тартюфа» Анатолия Васильевича Эфроса. Увидел фантастических молодых Калягина, Любшина, Вертинскую. Если я возьмусь сейчас ставить «Тартюфа», у меня не будет никакой другой идеи, потому что Анатолий Васильевич закрыл эту тему лет на сто.

Я рассуждаю: как мне добиться этой тонкости материи игры? Нужно, чтобы просто был хороший большой артист? Тогда возьми трех-четырех выдающихся актеров, скажи им: «Разыграйте сцену, я с камерой постою». Нет, что-то там есть такое, чего мы разучились сегодня делать.

Михаил Ефремов в спектакле «Амстердам»

Михаил Ефремов в спектакле «Амстердам»

Фото: театр «Современник»

Мне кажется, этому перестали учить — работе режиссера с артистом. Смотришь — режиссерское решение внятное, четкое. Только там нет артистов. Игра какая-то компьютерная. Разговариваешь с режиссерами молодыми: «Сколько тебе нужно времени сделать всё, о чем рассказал?» — «Я за месяц это сделаю». — «Как за месяц?» — «Я всё успею». — «А артисты?» — «А, да. Нет, всё успеем». Я удивляюсь такому подходу, хотя сам тоже долго не работаю, но месяц, например, для Гоголя маловато.

— «Дядю Жоржа» по Чехову как долго вы делали?

— Четыре-пять месяцев с перерывами большими. Я начну в феврале одну историю, фантасмагорическую, думаю, что сделаю ее в течение 2,5–3 месяцев. Мне лично хватит, артистам — нет, они пропустить всё это через себя не успеют. А это и есть работа режиссера с артистом. Чем больше и серьезнее произведение, тем она тяжелее.

— В каком случае вы скажете артисту: «Верю!»

— Если он меня убедит. Я думал по молодости, что существует система Станиславского, все остальные системы плохие. Потом я начал думать, почему мне так нравится Луи де Фюнес, он что, тоже Станиславского прочитал? Он же яркий представитель искусства представления. И понял, что не существует никаких систем — есть человек и его проявления.

«Я против раздеваний и других сильнодействующих средств»

— Ваш рецепт постановки классики? Есть ли он сегодня?

— Есть, но не рецепт — отношение. Я не готов ни ставить, ни смотреть традиционный театр.

— Традиционный, как в Малом?

— Нет, в Малом хрестоматийные постановки, а я имею в виду «нафталиновый». Например, если мы берем «Гамлета», которого поставили до нас миллион раз, то новое прочтение должно добавить что-то к этому миллиону. Я хочу видеть, что прошли сотни лет, отделяющие нас от Шекспира. Не надо из женских ролей делать мужские и наоборот, я против раздеваний и других сильнодействующих средств. Экраны на сцене тоже не понимаю. Не осуждаю, но не добавляет мне это ничего.

Фото: РИА Новости/Кирилл Каллиников

Почему Антона Павловича Чехова читаешь, слезами обливаешься, а смотреть скучно? По всей Москве так, извините, если я не все смотрел. А мой учитель Олег Павлович мне говорил: «Я посмотрел «Три сестры», обрыдался и решил поступать на артиста».

О Чехове я часто думаю. Вот, например, перечитал «Дядю Ваню», «Лешего» и думаю: кто там положительный герой? Может, Астров. С чего он начинает и чем заканчивает свой монолог? Как один человек, обладающий характерным набором положительных качеств, может сказать всё это? Не может. Значит, в нем есть черное, белое, желтое, красное и пурпурное… А мы привыкли, что Астров — это такое однобокое существо. Приходишь в театр и видишь: слева интеллигенты стоят, справа те, кто их ненавидит. Вот и весь Чехов.

— Сейчас у нас такое общество: справа черное, слева белое. А вы говорите, что не политизированный человек. Как вам удается быть желтым, черным, белым, красным и пурпурным?

Не политизирован, потому что я верую в другое. В искусство, в творчество. В политике я ничего не понимаю и туда лезть никогда не буду. И Шекспира, и Чехова хотел бы рассматривать в ракурсе человеческом, а не в политическом.

Сергей Газаров

Сергей Газаров

Фото: ИЗВЕСТИЯ/Андрей Эрштрем

Но бывают пьесы, в том числе знаменитые, которые изначально автором политизированы. «Стакан воды», например, «Коварство и любовь». Я должен вникать в эти политические течения, контексты, и мне, как режиссеру, становится скучно. Люди в театр приходят не за моей политической позицией, а за искусством. И, возвращаясь к нашим «Невольницам», добавлю, что они мне интересны еще и тем, что там говорится о вечном. С того момента, как появилась девушка у Адама, и начались все эти проблемы.

— Верите ли вы, что искусство все-таки мир спасет?

— Не думаю, что спасет. То, что оно будет способствовать спасению, — очевидный факт, потому что оно не предполагает конфликта национальностей, языков и политических взглядов. На Западе сейчас запрещают исполнять Чайковского и Шостаковича, а нашим великим музыкантам — играть концерты. Я считаю это проявлением слабости. Тот самый случай, когда политизированность захватывает искусство. Почему у нас в Большом зале консерватории рядом с портретами русских композиторов висят и Бах, и Бетховен? Потому что мы талантливее и человечнее. Это феномен русского человека.

— В театре мы тоже талантливее и человечнее?

— Однозначно. Я вообще считаю, что Москва — театральная столица мира. Если кино — это Голливуд, то театр — это Москва. Я многое посмотрел по миру, Олег Павлович нас жаловал, с гастролями мы объездили много стран, и я точно могу сказать, что театр мы делаем лучше, чем кто бы то ни был. Это заложено в нашей национальной культуре. А русский зритель — лучший зритель в театре.

Справка «Известий»

Сергей Газаров в 1980 году окончил актерский факультет ГИТИСа (мастерская Олега Табакова) и поступил в труппу театра «Современник». С 1986 года — актер «Табакерки». В 1989 году дебютировал в качестве режиссера в кино («Крейзи») и театре («Крыша»). В 1991-м поставил «Ревизора» в «Табакерке» и в 2019 году вернул его на сцену. С 1998 по 2000 год — главный режиссер Театра Армена Джигарханяна. В его фильмографии более сотни картин, среди которых — «12», «Экипаж», «Палач», «Такси-блюз», «Доктор Живаго», «Лимита», «Макаров». Обладатель «Золотого орла». В 2020-м занял должность худрука в Театре Армена Джигарханяна. С 13 октября 2021 года — худрук Театра сатиры. В этом сезоне при поддержке благотворительного фонда «Искусство, наука и спорт» театр выпустил три премьеры.

Читайте также
Прямой эфир