«Поднимите руку, у кого дома есть компьютер? Так, считаем… Теперь поднимите руку, у кого компьютер подключен к интернету! Ага, гораздо меньше… А теперь поднимите руку, у кого есть мобильный телефон! Один, два, три… Совсем мало!» — этими словами начал свою первую лекцию для первокурсников 2000 года на журфаке МГУ Ясен Николаевич Засурский. И такими же начинал у других курсов, мы узнавали. Он всегда читал курс истории мировой журналистики, и для него техническая оснащенность журналиста была на одном из первых мест. Сам он нам, совершенно потрясенным такой встречей, немедленно показывал свой ультранавороченный по тем временам мобильник, у которого был полноценный доступ в интернет: японцы подарили. Во время лекций Ясену Николаевичу часто звонили на этот телефон. Засурский прерывал свой рассказ и мог долго говорить по мобильнику, слегка отвернувшись от нас, а мы завороженно следили за этим, потому что знали: когда беседа закончится, Засурский заговорщицки прошепчет в микрофон что-то вроде: «Вот, мне только что звонили из Канады, там сегодня вышло очень интересное расследование».
Он иногда казался нам не человеком, а порталом, который ведет в эпицентр важных мировых событий. Засурский знал о них раньше всех и уж, конечно, не из газет, которые он читал каждое утро по два десятка за раз. Ему это, очевидно, было нужно, не чтобы быть в курсе, а чтобы сравнивать, как и кто освещает одни и те же новости. И рассказывать об этом нам. Мы его боготворили — все без исключения. Счастливчики, побывавшие в его кабинете, рассказывали, что там можно было заблудиться среди полок и столов с книгами, газетами и журналами. Я проверял: это действительно было так. Кабинет был похож на библиотеку, по которой пронесся ураган, и все драгоценные фолианты на разных языках разлетелись по углам.
Засурский каким-то образом знал нас всех в лицо. И все посмеивались над тем, как галантно он целует руку студенткам, не говоря уже о преподавательницах. Нам казалось, что он с трудом ходит, а потом мы узнали, что он занимается джоггингом каждое утро. Мы не сразу поняли, насколько серьезно Засурский занимается литературой, лекции по ней он нам не читал и лишний раз не заговаривал об этом. А потом вдруг мог обмолвиться о многолетней переписке с Брэдбери и Воннегутом. Говорят, дружил и с Маркесом.
А еще он нас всех сделал теми, кто мы есть. Всех, кто учился, когда он был деканом. Он создал какое-то особое пространство, наполненное живыми энергиями свободы. Это начиналось с мелочей. С того, что рядом с его кабинетом находилась примерно такого же размера курилка, где сквозь клубы дыма приходилось продираться в туалет. В курилке спорили, хохотали, читали газеты, даже матерились — все в двух метрах от Засурского. И ему как будто нравилось, что молодежь вот здесь, рядом, свободно сидит и думает вслух и про себя. Многие другие факультеты МГУ учились шесть дней в неделю, мы — пять, и пары были по 60 минут, зато иногда по восемь в день, чтобы больше успеть. Чтобы вылететь с журфака, надо иметь крылья, шутили мы, потому что Засурский упорно держал даже тех, у кого было по десять хвостов: может, это золотые перья, просто творческая натура мешает усердию. Смеялись, что есть факультеты естественные, а у нас — противоестественный.
Засурский требовал, чтобы абитуриенты были действующими журналистами, приносили для допуска к экзаменам публикации. На творческом конкурсе были такие хулиганские темы, что сегодня трудно было бы поверить в такое. А потом было собеседование, где абитуриента брали «на слабо», проверяли на внутреннюю силу и свободу, смелость высказывать мысли о современном мире. Засурский пичкал нас знаниями и возможностями, каждый мог ежегодно брать на изучение новый иностранный язык, ездить по обмену в зарубежные университеты — можно было стать очень образованным человеком или на первом же курсе начать круглосуточно работать на ТВ, как многие и сделали: он считал возможными разные пути развития. И преподаватели закрывали глаза на пропуски, если видели студентов на телеэкране, а не в аудитории: все же конечная цель — выпустить журналиста, а подтянуть какие-то знания студент сможет потом. Потому что нас учили добывать эти знания, сомневаться в них, проверять и стараться не попасть под чье-то влияние. Слушать всех, но не слишком-то верить кому бы то ни было. Ирония Засурского помогала в этом.
На первый курс он привел к нам на встречу Михаила Сергеевича Горбачева, тот долго общался с нами, отвечал все вопросы, которые могут задать 17– 18-летние хулиганы, считающие себя умнее всех. Потом откуда-то выпрыгнул студент и стал орать: «Слава России — смерть иудам!» И тут Засурский и Горбачев предложили студенту... высказаться и объяснить его поведение, но тот продолжал бушевать. Тогда его деликатно вывели из аудитории, чтобы не мешал, но не выкинули на улицу, не вызвали полицию, и мы из зала видели, как он долго и возбужденно спорил с охранниками, которые не давали ему вернуться и продолжить скандал. А Горбачев продолжал говорить, он потом еще не раз к нам заходил.
Свобода и независимость — это были главные предметы, которым нас учил Засурский. Когда он вручал мне диплом, он сказал, что читал мои статьи и согласен с ними не во всем. Если бы я был на его месте, я бы высказался жестче, но такого уважения к другому человеку я больше не встречал. Ему нравилось, что мы разные. Мы и остались разными — настолько, что иногда не верится, будто учились вместе и дружили.
Год назад Засурского не стало. Я не попал на похороны, но говорят, что там много шутили, курили и травили байки. Как в той курилке рядом с его кабинетом. Значит, он все объяснил нам правильно.
Автор — кандидат филологических наук, обозреватель «Известий»
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
