От окраин до самой до Москвы: в столицу прибыл неизвестный авангард
Неизвестный пейзаж Фешина, шесть рисунков Кандинского и целый ряд двусторонних полотен, в том числе работа Моргунова, отреставрированная на народные деньги специально для выставки, — это лишь немногие хиты выставки, открывшейся в Музее русского импрессионизма. «Авангард. На телеге в XXI век» — одновременно и реконструкция, и исследование. Но главное — для широкой публики это единственная возможность увидеть шедевры столетней давности, волею судьбы осевшие в глубокой провинции. «Известия» изучили удивительное собрание.
Две волны
Для начала — исторический экскурс. Сразу после Октябрьской революции музейное дело в стране взяли в свои руки авангардисты. Так, непосредственным куратором всей художественной жизни оказался Василий Кандинский, а прочие лидеры левого искусства — Малевич, Филонов, Матюшин — активно взялись за просвещение публики и взращивание новых поколений живописцев уже в русле своих воззрений. Одним из способов решения этих задач стала массовая рассылка в регионы работ ведущих столичных мастеров (включая всех вышеперечисленных) — с тем, чтобы на живых образцах могли учиться местные авторы, да и зрители привыкали к супрематизму, абстракционизму и прочим актуальным тенденциям.
Но через некоторое время эстетический курс в стране стал меняться: на первый план вышел соцреализм, а авангардисты постепенно сдали позиции во власти. Кандинский вовсе эмигрировал, остальные же существенно ограничили свою публичную деятельность и замкнулись в узких кружках учеников. В конце концов столичные музеи пожелали избавиться от ставших опасными картин. И началась вторая волна высылки: теперь уже холсты массово отправляли в регионы, не для того чтобы демонстрировать там как образцы, а, наоборот, чтобы спрятать с глаз долой. Решение вполне здравое: никого не волновало, что хранится в запасниках какой-нибудь провинциальной галереи, а вот Третьяковка и Русский музей были под пристальным вниманием.
В итоге благодаря этим двум волнам во многих маленьких областных музеях сегодня можно обнаружить, например, образцовые вещи Малевича, которые на аукционах стоили бы десятки миллионов долларов. Но обратная сторона медали — разрозненность наследия эпохи. Составить сколь-нибудь целостное представление о русском авангарде, не выезжая из столиц, весьма трудно. На проблему обратил внимание один из самых известных кураторов и исследователей авангарда — Андрей Сарабьянов. В Еврейском музее и Центре толерантности он в 2016 и 2017 годах сделал две выставки «До востребования», на которых собрал как раз те «ссыльные» шедевры из регионов.
В процессе работы над экспозициями Сарабьянов посещал множество областных музеев, и одна из таких поездок принесла неожиданный результат. В Кирове его познакомили с замминистра культуры области Анной Шакиной, которая сама оказалась искусствоведом и посоветовала Сарабьянову съездить в маленький городок Яранск. Там в краеведческом музее ученый обнаружил десятки работ ведущих художников начала XX века. Как выяснилось, попали они туда практически чудом. В начале 1920-х не только столица инициировала отправку новейших экспериментальных вещей в регионы, но и на местах находились желающие двигать искусство в массы. И вот вятские энтузиасты организовали три передвижные выставки, на последнюю из которых собрали более трех сотен произведений — как из Москвы, так и с городов Поволжья.
Проект стартовал в Советске, где был даже напечатан каталог, а затем, погрузив листы и полотна без подрамников на телегу, троица переместилась в Яранск. Впереди должны были быть еще несколько городов, а финальную точку планировалось поставить в Вятке (ныне — Киров), однако по неизвестной причине на Яранске всё и закончилось. Казань, давшая примерно половину произведений, свое забрала, местные художники — тоже. А столичный авангард остался в хранении. И лежал мертвым грузом вплоть до 1960-х, когда поступило распоряжение по всей стране передать художественные коллекции из краеведческих музеев в областные, где есть соответствующие условия и специалисты.
Яранск поделился с Кировом большей частью коллекции, но ряд произведений почему-то остались на прежнем месте. А в 1990-е сотрудница Вятского художественного музея Анна Шакина (тогда еще не замминистра) наткнулась в фондах на несколько рисунков Кандинского и стала расследовать эту историю, в итоге добравшись до Яранска. Финальная глава этой поразительной эпопеи началась как раз с описанного выше визита Сарабьянова, который уже загорелся идеей не просто представить обнаруженные сокровища публике, но и реконструировать, насколько возможно, экспозицию 1921 года. Шакина же, вернувшись в 2018 году Вятский музей уже в статусе директора, согласилась выдать для этого дела ту часть коллекции, которая была передана Яранском в 1960-х.
Восстановили и воссоединили
Итак, впервые за полвека вещи воссоединились — сначала в екатеринбургском «Ельцин-центре», а затем и в Москве, в Музее русского импрессионизма. И вот что интересно: хотя, безусловно, самая ценная часть собрания — работы авангардистов, количественно доминируют вовсе не они. Здесь достаточно много фигуративной живописи, в том числе пять холстов Николая Фешина. Четыре из них ныне принадлежат Вятскому музею, последний же — яранской коллекции. И именно он — настоящая жемчужина.
Довольно крупное (чуть меньше метра в ширину) произведение называется «Изба». Пейзаж — не самый частый жанр для портретиста Фешина. Абсолютно русский «почвенный» сюжет живописец решает в своей узнаваемой манере, с импрессионистской спонтанностью и изысканностью. Зритель догадывается, что перед деревянной лачугой — грязь и распутица, но изображающие это зеленые, белые и коричневые штрихи пленяют своей поэтичностью. А две худенькие березки на переднем плане и вовсе воплощение изящества. До обнаружения Сарабьяновым «Изба» была в плачевном состоянии, но возглавляемая ученым Энциклопедия русского авангарда отреставрировала полотно, так что теперь оно переживает второе рождение.
Еще более красивая история — у двусторонней «Композиции» Алексея Моргунова. Эта работа, правда, не имеет отношения к истории с передвижными выставками, но кураторы решили взять ее и еще 10 произведений из Слободского музейно-выставочного центра, чтобы дополнить экспозицию. К слову, в Слободской (город на берегу Вятки) эти вещи попали как раз в рамках первой волны рассылки авангарда, в 1919-м. И год спустя там открылся художественный музей. Сегодня сложно поверить, что в городке с населением около 30 тыс. человек хранятся работы потенциальной стоимостью в миллионы долларов. Но — вот парадокс — даже небольших денег на реставрацию там нет. Поэтому холст Моргунова целый век не демонстрировался публике, в слишком плохом состоянии он был.
При подготовке выставки Музей русского импрессионизма запустил краудфандинговую кампанию и собрал почти миллион рублей, которых с лихвой хватило на восстановление полотна. И теперь зрители смогли увидеть его, причем с обеих сторон. На одной запечатлен, предположительно, гимназист: лицо юноши в фуражке эпатажно перечеркнуто большим черным сапогом, это центр кубистической композиции. Оборот еще более абстрактен, но и там среди геометрических форм можно заметить предмет реального мира — ложку.
Двусторонние вещи по-прежнему воспринимаются как диковинка, но, как выясняется, в те годы это была распространенная практика — сказывался дефицит материалов. На выставке можно увидеть два таких холста Николая Синезубова, один — Ивана Кудряшова, а еще — произведение Ильи Машкова, на тыльной стороне которого — работа его второй жены Елены Федоровой-Машковой. Все они экспонируются в витринах, позволяющих рассмотреть каждое изображение в деталях.
Не факт, что сто лет назад их показывали так же. Но кураторы и не ставили задачу повторить архитектурное решение оригинальной передвижной выставки. Скорее всего, оно везде было крайне аскетичным и спонтанным: какие есть залы, такие и использовали. Теперь же стандарты иные: в Музее русского импрессионизма выстроены концентрические полукруги из фальшстен, а вещи сгруппированы не только по авторам (вот шесть листов Кандинского, вот — полотна Розановой…), но и по стилям.
Погружаясь в этот водоворот истории и искусства, мы приходим к главной идее: раннесоветская живопись и выставочная деятельность были ориентированы не столько на авангард как таковой, сколько вообще на свободное высказывание в самом широком понимании. Такой свободы поиска и ощущения безграничных художественных возможностей не было в России ни до, ни после. Разве что, может быть, сейчас появляется? Если так, то возвращение из небытия той передвижной экспозиции выглядит символичным. Прерванное путешествие искусства свободы продолжается.
