«Без Григоровича в Большом меня бы съели с потрохами»
На сцене Парижской оперы состоялась премьера балетного блокбастера «Красное и черное», который по роману Стендаля создал старейший хореограф — 89-летний Пьер Лакотт. В постановке участвовал знаменитый танцовщик Ирек Мухамедов, который построил блистательную карьеру в СССР, а затем и на Западе, а сейчас служит в главном французском театре. После спектакля «Известия» побеседовали с легендарным артистом.
«Я смотрю на балет со стороны»
— Ваши впечатления от «Красного и черного», где Пьер Лакотт — хореограф, декоратор и художник по костюмам?
— Мне очень нравится хореография, в частности партии ведущих танцовщиков. Немножко есть ощущение, что балет длинноват: все-таки 3 часа 15 минут. Но и роман огромный, а Пьер Лакотт хотел рассказать на сцене как можно больше. Для балета он выбрал музыку Жюля Массне (подборка из более чем 100 часов. — «Известия»). Чтобы быть великим хореографом такого масштаба, как Юрий Григорович, Кеннет Макмиллан, Джон Ноймайер, Иржи Килиан или Пьер Лакотт, надо не ходить по земле, а парить в облаках, быть немножко безумцем. Создание подобного спектакля требует не только огромной энергии, но и полной отдачи всех душевных сил.
— «Красное и черное» — типичный драмбалет, который всегда любили в России. Если его показать или поставить у нас, он, по вашему мнению, будет пользоваться успехом?
Танцовщик Ирек Мухамедов
— Несомненно. Таких балетов, как «Красное и черное», больше не делают, потому что почти нет хореографов, которые выросли на аналогичных постановках и которые способны передать драму языком танца. Думаю, что этот грандиозный спектакль можно показать в Москве или в Санкт-Петербурге, где любили ставить «Спящую красавицу» на 100 часов (в Мариинском театре этот балет шел 3 часа 55 минут. — «Известия»). Но не в Словении, где я одно время работал. Там люди в 10 часов вечера уже хотят быть дома.
— В программе «Красного и черного» вы обозначены как maître de ballet. То есть вы балетмейстер? Каков ваш вклад в постановку?
— В Парижской опере maître de ballet — это не балетмейстер, а педагог-репетитор. Я помогал ведущим танцовщикам понять хореографию, характер и роли героев «Красного и черного».
— Какими судьбами, уже имея за спиной блестящую карьеру танцовщика, а потом и хореографа, вы попали в Парижскую оперу?
— До сих пор сам задаюсь этим вопросом. Наверное, это случилось благодаря Орели (худрук балетной труппы Парижской оперы Орели Дюпон. — «Известия»). Вначале она приглашала меня репетировать «Лебединое озеро», потом — давать уроки, а с 2019 года я работаю с труппой на постоянной основе. Видимо, она позвала меня потому, что у меня несколько другой взгляд на балет — взгляд со стороны. Поэтому я могу помочь танцовщикам раскрыть свой потенциал.
— В балетном деле вы прошли огонь, воду и медные трубы. Парижская труппа вас чем-то удивила?
Балет «Красное и черное»
— Меня поразило обилие талантов. Это бросается в глаза прямо в классе, когда ребята стоят у станка. Можно только мечтать о том, чтобы готовить с ними спектакли. Я стремлюсь создать такую атмосферу, чтобы они получали удовольствие от нашей совместной работы. Но у каждого артиста — свои понятия о том, как надо. Либо он верит хореографам и педагогам, либо — верит только себе: это же ему самому выходить на сцену.
— Охоты к перемене мест у вас больше нет?
— Я был кочевником, мог бы им и оставаться. И я выжил бы. Но теперь я не молод — и рад, что нашел постоянное место. Надеюсь, что Парижская опера надолго останется моим домом. Работать с танцовщиками — моя профессия, моя жизнь.
«Нуреев жил ради искусства»
— За кулисами Парижской оперы до сих пор витает тень великого Рудольфа Нуреева, который сам был здесь худруком. Взращенные им этуали с гордостью причисляют себя к «поколению Нуреева». Пьер Лакотт был одним из его ближайших друзей. Почему его продолжают вспоминать тут с придыханием?
— Большинство спектаклей нашего репертуара — это по-прежнему постановки Рудольфа. Его хореография очень трудная. Каждая партия, движение, па-де-де или пируэт — настоящий вызов для любого артиста. Но Нуреев помог многим танцовщикам и танцовщицам сделать карьеру.
— Когда «невозвращенец» Нуреев собрался впервые после «побега» поехать в Советский Союз, он пригласил «Известия» на репетицию «Спящей красавицы». В балете были заняты вы и этуаль Изабель Герен. «У Ирека великолепная техника, благородный стиль, и я думаю, что он мог бы стать звездой Парижской оперы», — сказал тогда Нуреев «Известиям». Какие у вас остались воспоминания о Рудольфе?
Здание Парижской оперы
— Я был настоящим советским человеком, который верил всему, что нам говорили про Рудольфа: «Родина его всему научила, а он ее предал и убежал». Я смотрел видеозаписи с его выступлениями и прекрасно понимал, какой это необыкновенный талант, но всё же пропаганда на нас давила. Однажды, набравшись смелости, я связался с ним из Москвы и спросил, есть ли у него для меня какая-нибудь партия. «Приезжай на «Спящую красавицу», — пригласил он. Познакомившись с ним, я понял: всё, что про него говорили в СССР, было неправдой на 200%. Нуреев жил ради искусства...
В то время Парижская опера бастовала, и наш спектакль пришлось отменить. Тогда Рудольф моментально отправил меня в Вену, где шла его «Спящая красавица». Потом он послал меня танцевать в его «Дон Кихоте» в Королевском балете Фландрии.
У меня появилась возможность выступать и в Королевском балете Великобритании. Когда я решил остаться в Лондоне, то позвонил Рудольфу и спросил, что он думает по этому поводу. Он меня успокоил: «Замечательно, не волнуйся, работай!» — и дал телефон своего агента.
«Мешали перестройка и гласность»
— Вы были любимцем Юрия Григоровича, исполняли главные партии в его балетах «Спартак», «Иван Грозный» и других. Почему вы решили переехать за границу?
— Перестройка и гласность мешали творческому росту театра и моему лично. Я ждал, когда Григорович начнет делать новые спектакли. Он начинал, но ему не давали — в театре устраивали митинги: это не так, то не так... А на Запад я решил перебраться, когда узнал, что Григорович организует новый театр, в который он меня не пригласил. Я понял, что после его ухода моя карьера в Большом закончится: без него меня бы там просто съели с потрохами.
Я видел, что жизнь не складывается. И мы с женой Машей (бывшая солистка Большого театра Мария Ковбас. — «Известия»), которая тогда была в положении, решили уехать. Мосты я не сжигал. Но у нас в театре не любили, когда из него уходили, а я ушел, не спросив к тому же разрешения. И вот даже в 2002 году, когда я с Королевским балетом Великобритании выступал на сцене Большого, на меня смотрели немножко косо. Обиды на Григоровича я никогда не держал, но и никаких контактов у меня с ним нет.
— Как сложилась ваша творческая судьба в Королевском балете Великобритании? Местная пресса называла вас «величайшим танцовщиком-актером нашего времени».
— Повезло, что со мной захотел работать Кеннет Макмиллан, который ставил специально для меня многие балеты. В нем я сразу нашел своего хореографа. Кроме того, в Лондоне я создал свою компанию Irek Mukhamedov and Company, с которой что-то у меня получалось, а что-то — нет.
Балет «Красное и черное»
— Иногда танцовщика сравнивают с мраморной глыбой, из которой высекается шедевр. Кто выступает в роли творца?
— Природный талант — это основа. Опираясь на нее, артист растет с помощью хореографа. А мы, педагоги, ему помогаем. Вообще я считаю, что балет — это высшее из искусств, а все остальные виды творчества стоят ниже.
— В чем особенность французского балета?
— В Парижской опере — свой стиль: здесь танцуют намного чище, чем в Королевском балете Великобритании. Ну а Большой театр отличается эмоциональностью. Его репертуар дает возможность лучше раскрываться артистически и технически. Правда, когда я смотрел «Ивана Грозного» в постановке Григоровича в Париже, танцовщики были немножко скованны. Но, поскольку балет все-таки шел на сцене самой столицы Франции, Юрий Николаевич был доволен.
— Где больше всего любят балет?
— Трудно сказать. Я вижу, что его любят во Франции, но, как и в России, здешняя публика скорее идет на название, а не на того или иного артиста. Напротив, в Англии идут на громкие имена. Билеты там распродавались в одну секунду, если в балете были заняты Сильви Гиллем или я. В Великобритании существует неписаная традиция: если зритель тебя однажды полюбил, то это на всю жизнь.
«Везде себя чувствую иностранцем»
— Рэп, брейк-данс и хип-хоп начинают выходить даже на парижскую сцену. Классический балет сдает позиции?
— Думаю, что нет. Я вижу, что современные балетмейстеры хотят работать с классикой. К тому же им нужны артисты, владеющие техникой классического танца, чтобы и новая хореография была на высоте.
— Время от времени молодежь из пригородов французской столицы, вооружившись своим репертуаром, устраивает танцплощадку прямо перед зданием Парижской оперы. Это заявка на будущее?
— Почему бы и нет, если театр разрешает пользоваться своими ступеньками? Все имеют право на самовыражение.
— Балет — очень жестокий вид искусства?
Ирек Мухамедов (справа) и Юго Маршан на репетиции балета «Жизель»
— Безжалостный. Последний тому пример — то, что случилось на премьере «Красного и черного» с этуалью Матье Ганьо, который исполнял главную партию — Жюльена Сореля. Балет ставился на него, он готовил роль два года, но в самом начале спектакля получил травму. Видимо, у него что-то серьезное, иначе он не ушел бы со сцены. Это настоящая драма для танцовщика. В балете очень многое зависит от удачи, без которой у артиста — будь он семи пядей во лбу — ничего не получится.
— Какой ваш следующий проект в Парижской опере?
— Я отвечаю за «Рапсодию» в постановке Фредерика Аштона на музыку Сергея Рахманинова для программы одноактных балетов «Русские вечера», в которую также вошли «Весна священная» и «Послеполуденный отдых фавна». Сейчас полным ходом репетируем, премьера — 1 декабря.
— Не собираетесь навестить свою историческую родину?
— Мама моей жены Маши живет в Москве, а мой брат — в Казани. Но проблема в том, что у нас с супругой английские паспорта, может быть, появятся и французские, но нет российских, а заниматься визами нет времени. Мы русские с английскими документами и живем во Франции. Смешно! Я теперь везде себя чувствую иностранцем — даже в Лондоне, где прожил 15 лет. Буду ощущать себя интуристом и в Париже — до тех пор, пока свободно не заговорю на французском.
— Ваши дети пошли по стопам родителей-танцовщиков?
— Родители в балетных семьях никогда этого не хотят, потому что знают, как всё тяжело дается. Тем не менее наша дочь Саша была ведущей танцовщицей в Национальном балете Нидерландов, а сейчас она солистка в труппе Сан-Франциско. Сын Максим пошел другим путем — окончил школу фотографии, хотел снимать высокую моду, но пока работу по профессии не нашел и зарабатывает на жизнь в фотомагазине.
Ирек Мухамедов родился в Казани в 1960 году. После окончания Московского хореографического училища был принят в ансамбль «Московский классический балет». Завоевал Гран-при Международного конкурса артистов балета в Москве. В 1981–1990 годах — солист Большого театра, в котором исполнял главные партии в «Спартаке», «Иване Грозном», «Золотом веке», «Лебедином озере», «Легенде о любви», «Дон Кихоте». Танцевал в Королевском балете Великобритании и в других театрах. Сотрудничал с крупнейшими западными хореографами.
