Встали крепко: информация об уходе России из Судана оказалась ложной
«Судан объявил о приостановке действия соглашения с Россией о создании морской базы». Это короткое сообщение ТАСС со ссылкой на «Аль-Арабию», пришедшее на ленты вечером в среду, вызвало в отечественных соцсетях взрыв эмоций, сожалений о бессилии Москвы («то ли дело в советские времена!») и общего уныния. Буквально через час пришло опровержение от российского посольства в Судане, да и вообще выяснилось, что в изначальном сообщении «Аль-Арабии» речь шла о том, что соглашение должен утвердить парламент страны — вполне логично, так как в действие оно вступит только после ратификации обеими сторонами. В тонкостях ситуации разбирались «Известия».
Стратегическая точка
Неожиданно болезненная реакция на новость о возможных проблемах с созданием на берегах далекой Африки даже не базы, а пункта материально-технического обеспечения (ПМТО) ставит вопрос: а зачем России база в Индийском океане вообще и в Красном море в частности?
Красное море само по себе имеет стратегическое значение. Через него пролегает основной торговый маршрут — из Восточной Азии в Европу, и для любой страны, претендующей на статус великой державы и обладающей флотом, способным решать политические задачи в дальних морях, неплохо иметь пункт базирования в этом районе хотя бы для того, чтобы обеспечивать безопасность судоходства и бороться с пиратами и контрабандистами (а в случае России — еще и обеспечивать южный фланг группировки в Восточном Средиземноморье). Базы на побережье Красного моря есть у США, КНР, Британии, Франции, Италии и даже Японии — все они находятся в государстве Джибути, превратившем сдачу своей территории в аренду в прибыльный бизнес и способ обеспечить безопасность от нападений беспокойных соседей (в первую очередь Эритреи, имеющей к Джибути территориальные претензии).
Российский боевой корабль «Адмирал Григорович» в Порт-Судане
В советские времена, когда в Индийском океане несла службу 8-я оперативная эскадра, ее корабли базировались в портах дружественных государств. С полноценными военно-морскими базами была серьезная проблема: в конце 1960-х СССР обзавелся базой в сомалийской Бербере, но после того, как отношения с Сомали испортились, советские корабли перебазировались в Нокру на принадлежащем Эфиопии архипелаге Дахлак. В начале 1991 года, когда стало очевидно, что эфиопские войска проигрывают войну эритрейским сепаратистам, базу эвакуировали, а менее чем через год прекратил существование и Советский Союз.
Возвращение к морю
В новой России о национальных стратегических интересах на официальном уровне вспоминали мало — чего стоит известная просьба министра Козырева к Никсону помочь Москве определиться с национальными интересами, а то Россию, дескать, волнуют в основном общечеловеческие ценности.
Людей, которые в 1990-х всерьез рассуждали о стратегических интересах страны в далеких морях и странах, считали оторванными от жизни мечтателями. Потребовались десятилетия для того, чтобы Россия осознала, что, будучи великой или даже региональной державой, она может и должна иметь собственные интересы и что эти интересы должны быть стратегическими, потому что срок жизни ее как государства исчисляется не неделями и годами, а столетиями.
Однако за прошедшие десятилетия мировой политический ландшафт изрядно изменился: если в годы холодной войны основным районом противостояния между СССР и США была Северная Атлантика, то ключевые события XXI века будут разворачиваться в Индо-Тихоокеанском регионе.
Выбор района, с которого Россия начала свое возвращение в регион, был довольно очевидным — Москва сохранила теплые отношения со многими странами Восточной Африки плюс из-за того, что основные региональные и внешние игроки заняты противостоянием друг с другом, в западной части Индийского океана возник вакуум силы. Флоты и силы береговой охраны местных государств слишком малы, чтобы бороться даже с нетрадиционными угрозами типа пиратства и контрабанды, и в этих условиях Россия может претендовать на роль страны-патрона, тем более что никаких неоколониальных амбиций у нее в регионе нет.
Встреча экипажа российского военного корабля в порту Судана, февраль 2021 года
Но вот выбор Судана в качестве страны-партнера был куда менее предсказуемым. Когда разворот России к югу стал очевидным, западные военные эксперты в основном ожидали, что Москва попробует основать базу в Эритрее или в Сомали. Хотя часть старых советских пунктов и стоянок в регионе уже занята другими игроками — к примеру, ОАЭ обосновались на острове Сокотра и в порту Асэб, — многие другие потенциальные базы, включая сомалийскую Берберу, эритрейские Массауа и острова архипелага Дахлак, по-прежнему доступны для потенциальных арендаторов.
Суданский вариант — ПМТО в Фламинго-Бэй, где уже находится суданская военно-морская база, — при всех очевидных плюсах, включая сравнительную близость к Суэцу, отсутствие арендной платы и расположение рядом с НПЗ в Порт-Судане, изначально вызывал вопросы. Переговоры о базе велись еще с президентом Омаром аль-Баширом, но за это время в Судане успел произойти военный переворот. Аль-Башир был арестован, но пришедшие к власти военные поддержали идею создания российского ПМТО, подписав осенью 2020 года соответствующее соглашение.
Изменение ситуации
Проблема в том, что переворот изменил спектр политических возможностей для суданских политических элит. До недавнего времени Судан в Вашингтоне считали спонсором терроризма, обвиняя Башира в том, что он санкционировал избыточное применение силы против повстанцев в Дарфуре и поощрял этнические чистки. При этом трезвые головы в администрации президента и в Пентагоне понимали, что, вводя против Судана жесткие санкции, США только способствуют китайскому проникновению в регион.
Переворот позволил Вашингтону отыграть ситуацию: санкции были частично сняты, американцы начали переговоры об инвестициях в суданскую экономику. В этих условиях для суданского правительства российская база может стать важным козырем, при помощи которого оно может обеспечить поток американских денег в страну. Причем убирать базу целиком совсем не обязательно — достаточно ввести мораторий на ее расширение. Сейчас ситуация остается подвешенной: соглашение, заключенное осенью, необходимо ратифицировать. Когда это произойдет и произойдет ли вообще — неясно.
Представим себе, что соглашение о ПМТО суданские власти всё же не ратифицируют; что это означает для России? Прежде всего необходимость искать новую базу и возобновление переговоров об аренде эритрейских и сомалийских портов. При этом необходимо трезво понимать две вещи. Во-первых, США обладают вполне достаточными возможностями и ресурсами для того, чтобы сделать любой стране Восточной Африки предложение, от которого невозможно или крайне сложно отказаться: убрать российскую военную базу в обмен на поток инвестиций, помощь вооружениями и политическую поддержку.
Военнослужащие ВМФ РФ на борту российского военного корабля в порту Судана, февраль 2021 года
Во-вторых, даже американские возможности и ресурсы конечны. Так что всякий раз, решая вопрос о том, стоит ли залить деньгами и оружием очередное африканское правительство ради того, чтобы не позволить русским создать пункт базирования кораблей, Вашингтону придется делать непростой выбор. Стоит ли отсутствие российской военно-морской базы на берегу условного Судана тех средств, которые США вложат в чужую экономику, вместо того чтобы вложить в свою, и тех ресурсов, которые уплывут в далекую Африку, вместо того чтобы усилить американские позиции на Тихом океане — главном театре противостояния с Китаем. Не Судан — так Эритрея, не Эритрея — так Сомали; рано или поздно (и скорее рано, чем поздно) американское правительство решит, что игра не стоит свеч и проще позволить России иметь базу на западном берегу Индийского океана, чем непрерывно кормить за свой счет всю Восточную Африку.
Подобные долговременные стратегические игры требуют четкого планирования и последовательности в реализации; основной вопрос сейчас: готово ли к такой игре вдолгую российское руководство?
Автор — руководитель группы Южной Азии и региона Индийского океана Центра азиатско-тихоокеанских исследований ИМЭМО РАН
