Боимся Чукотки: женский ответ «Территории» Олега Куваева
Роман Светланы Забаровой «Ватыркан» написан в редком для современной российской литературы жанре норсерна — действие происходит на Чукотке в начале 1990-х. Критик Лидия Маслова заинтересовалась диковиной и представляет книгу недели специально для «Известий».
Светлана Забарова
Ватыркан
СПб.: Союз писателей Санкт-Петербурга — ИД «Петрополис», 2020. — 332 с.
До геодезистов, прокладывающих маршруты по самым гиблым чукотским местам, августовский путч 1991-го и обстрел Белого дома 1993-го доносятся как далекие сейсмические толчки. То на рейде по всему Берингову проливу вдруг встанут военные корабли, а то пойманное по радио сообщение о стрельбе на московских улицах вызовет злобное недоумение у людей, чуть не погибших на работе:
«Мы тут вкалываем как черти, а там какая-то пурга. Шеф, они там что, офонарели?» <...> «Пока они здесь, снизу <...> делали свою работу, чтобы ничего не развалилось, те сверху — сами все стали валить к черту! Он почувствовал четко и яростно, что его предали, его бригаду и всех его парней, какими бы они ни были»
Парни из геодезической бригады, отправившиеся на Ватыркан (чукотское название села и реки Хатырки), вызывают неизбежное сравнение с героями «Территории» Олега Куваева, знаменитого романа про чукотских золотоискателей 1970-х. «Ватыркан» не менее богат густой северной фактурой, которую обеспечили благодарно упомянутые в предисловии сотрудники Северо-Восточного аэрогеодезического предприятия, которое до 1986 года было Предприятием № 15 ГУГК при СМ СССР и которое персонажи по привычке называют «Пятнашка».
Однако роман Забаровой — в меньшей степени традиционная «производственная драма», чем мистический триллер о неотвратимых роковых событиях, разворачивающихся на берингоморском побережье, куда более глухом, безлюдном и таинственном, чем куваевская «Территория» (Чаун-Чукотка). «На Чукотке много дыр, самый главный — Анадырь, но еще страшнее дырки — Мейныпильгыно, Хатырка...» — шутит один из персонажей, упоминая два берингоморских села, каждое из которых нагоняет на геодезистов свою специфическую, непостижимую жуть.
Все обозначенные когда-то Куваевым в «Территории» социально-философские дихотомии (ничтожество и личность, городские плебеи и арктические аристократы духа, мещане и романтики, «регламентированный мир заводов» и северный раскованный стиль поведения) так или иначе прочитываются или подразумеваются и в «Ватыркане» (как и в любой литературе о покорителях «белого безмолвия» со времен Джека Лондона). Но Забарова пытается усложнить психологию и выстроить более оригинальную пару антиподов, где на одной стороне бригадир геодезистов Вагатин, воплощающий смелость, здоровый авантюризм и гибкое представление о морали, а на другой — его рефлексирующий подчиненный с лирической кличкой Роса, превращающий геодезию едва ли не в какой-то эзотерический культ и поклоняющийся ей, как Прекрасной Даме:
«Он даже думал, что не любит геодезию, то есть он любил какую-то идеальную красивую науку, в которой всё складывалось в высокоточные графики и схемы, составленные после техничных измерений, но когда пытался всё это так же идеально, по всем правилам науки осуществить в жизни, возникало много того, что мешало. <...> Люди никак не укладывались в схемы, а хуже всего, что ломали схемы и правила и порой казались ему главными вредителями дела, почти врагами — и его лично, и его идеальной подруги геодезии»
Идеальная подруга в самом буквальном смысле слова есть у другого героя — это жена начальника бригады, совершенно сказочная чудо-женщина эскимосского происхождения, для которой писательница не жалеет ни собственных красок («удивительное существо, на длинных тонких ногах, с гибким телом, две длинные толстые черные косы спускались едва не до щиколоток»), ни комплиментов из мужских уст: «Мало того что красивая, так и умная, и образованная, а какие карты чертит — картины, даже заморские товарищи обалдели». На окружающих ее многочисленных мужчин умная Тома смотрит с позиций зоопсихологии: «Вы командирские апломбы друг дружке в морды тычете, на пирамиду Маслоу лезете, как павианы». Однако это не точка зрения самой писательницы, которая относится к своим героям с гораздо большей теплотой и не отказывает суровым мужчинам в сложной душевной организации.
Это в «Территории» автор (вероятно, имевший основания судить по себе) порой склонен упрощать мужские отношения, сводя их к соперничеству самцов, а в женском «Ватыркане» чаще срабатывают другие, не столь прямолинейные мотивации. А иногда герои и вовсе сами не в состоянии понять собственных мотивов и в минуту слабости причитают про себя:
«Зачем мы поперли на Хатырку, на участок, который никто не хотел брать? Все умные, продуманные не брали. А ты взял! <...> Зачем я в это вписался? Я что, болел Чукоткой, или тундрой, или геодезией? Да ни в жисть! Зачем мы туда полезли?»
Особо прочувствованный внутренний монолог принадлежит Росе, в пьяном раздражении полемизирующему с пафосной балладой на стихи Куваева из экранизации «Территории» 2014 года:
«Это же полная хрень, выразился бы и крепче, эта песня: «Что звезды Медведицы им поют, не знаем, ни ты, ни я». Вы точно не знаете, а я знаю, рассказал бы, да зубы выпадут от моего рассказа, кожа розовая, получив обморожение, с души слезет. <...> Какая-то Муся поет. Муся, что ты будешь петь в тундре в пургу при минус 50, когда у тебя встал вездеход? А, Муся? А когда у тебя грязь в тело врастет и будешь в заскорузлых, вонючих, просоленных потом шмотках переть и переть изо дня в день, натирая промежность, а вспухшая от гнуса морда покроется кровавыми струпьями на местах расчесов?»
Тему спекуляции на северной романтике и невозможности в полной мере понять переживания покорителей Севера, не побывав в их шкуре, продолжает цитата из куваевского романа, которую присвоил один из героев «Ватыркана»: «И где вы были на тех тракторных санях?» — буркнул он про себя. Фразу эту, когда-то давно зацепившую его в романе Куваева «Территория», он носил с собой за пазухой как оберег, и в смутных душевных ситуациях она его выручала».
Вопрос ребром про тракторные сани суперменствующий Олег Куваев обращает в самом финале своей книги с довольно презрительной интонацией к не нюхавшим северной романтики обывателям, которым как бы предлагается устыдиться своей мещанской жизни в тепле и сытости. Светлана Забарова и героев своих жалеет больше, и к читателю менее строга и требовательна. Она загадочно заканчивает книгу туманным замечанием про «нечто большее, чем просто жизнь и просто смерть», над смыслом которого вполне можно помедитировать и не слезая с дивана.
