«Живем без интернета, значит, так можно»
Эрик Булатов будет рад, если выставка, приуроченная к его 90-летию, состоится в Третьяковке. Вместе с женой Наташей он собирается в Москву — посмотреть экспозицию своего учителя Роберта Фалька и привиться вакциной «Спутник V». Об этом мэтр современного искусства рассказал «Известиям», узнав, что в московском Мультимедиа Арт музее проходит выставка «Тень души, но заостренней чуть», где выставлены и его работы.
— В экспозиции представлены ваши известные вещи — в частности, «Вход. Входа нет» и «То-то и оно». Неофициальное искусство в СССР, отмечают ее кураторы, играло роль телескопа, направленного в будущее, и полвека спустя оказалось созвучно нынешнему кризисному времени. Так ли это?
— Об этой выставке я узнал только сейчас от вас. В советские годы я не принимал никакого участия в неофициальных манифестациях, ничего не подписывал, от всего держался в стороне и фактически был иллюстратором детских книг. Прошло время, и оказалось, что минувшее время выражено именно тогдашними моими картинами — «Вход. Входа нет», «Слава КПСС», «Добро пожаловать», «Горизонт». Значит ли это, что я был созвучен эпохе или нет?
— «То-то и оно» — какой смысл вы вкладываете в эти слова?
— Это разговорный оборот, который использовал мой любимый поэт Всеволод Некрасов. Моя картина, написанная 20 лет назад, — констатация и предупреждение: видите, что случилось? То, с чем не считались, на что не обращали внимания, сегодня оказалось самым важным.
— Несмотря на COVID-19, в Москве художественная жизнь бьет ключом — одновременно идут выставки Фалька и Александра Бенуа, Брейгелей, Тьеполо — отца и сына, Билла Виолы, группы AES + F и т.д. Первопрестольная может с полным основанием претендовать на звание одной из европейских арт-столиц?
— Похоже, что может. Это связано с потребностью русских в искусстве, в живом к нему интересе, в проявляемом публикой любопытстве. Меня приятно удивляет, что на выставках всегда полно народу, не специалистов-искусствоведов, а обыкновенных людей, которым хочется что-то посмотреть, узнать и понять.
— Какую из московских экспозиций вам бы хотелось посмотреть в первую очередь?
— Среди этого многообразия мне просто необходимо увидеть выставку Роберта Фалька. Поэтому я надеюсь, что мы с Наташей (жена Эрика Булатова. — «Известия») сумеем попасть туда до ее закрытия в конце мая. Я, разумеется, очень хорошо знаю Роберта Рафаиловича (Фалька и Фаворского художник считает своими учителями. — «Известия»), но многого не видел и далеко не всё знал о его участии в «Бубновом валете» (художественное объединение, существовавшее в 1911–1917 годы. — «Известия»).
Потом уже в Третьяковке я посмотрел знаменитую «Красную мебель», которую считаю одним из его главных шедевров, быть может, это лучшее из того, что сделали «бубуновалетовцы». Мне также очень важно увидеть, как показывают на этот раз Фалька. Потому что первая его посмертная выставка в залах на Беговой улице в Москве была очень неудачной. Надеюсь, что сейчас в Третьяковке он представлен таким, каким был на самом деле.
— В отличие от Москвы в Париже всё закрыто — музеи, театры и кинотеатры. Артисты и художники протестуют против культурного локдауна, устраивают манифестации, оккупируют здание столичного театра «Одеон», но пока безуспешно.
— С моей точки зрения, это просто катастрофа. Думаю, что во время пандемии французское правительство вообще обанкротилось. До сих пор не хватает вакцины, не могут толком организовать прививки. Поэтому в разгар пандемии власти перепугались и всё, что могли, закрыли. Это невыносимо для людей, которые, как я, живут только искусством. Особенно разителен контраст на фоне Москвы, где всё работает.
Поскольку нам с Наташей не удалось привиться в Париже, мы сделаем это в Москве — «Спутником V», и не из патриотических соображений, а потому что считаем его лучшим. В России все наши родные и близкие уже вакцинированы.
— Французы ради борьбы с пандемией готовы пожертвовать культурой. Но от ее отсутствия больше страдают артисты, чем публика, которой скорее не хватает кафе и ресторанов. Вас это не удивляет?
— Очень может быть, что они правы. Французская жизнь во многом ориентирована на общение — посидеть, выпить бокал вина, чашку кофе. Тем не менее французы понимают: приходится идти на жертвы, чтобы быстрее справиться с коронавирусом.
— В ГМИИ им. А.С.Пушкина проходит выставка «Путешествие души» именитого видеоартиста Билла Виолы. Арт-критики называют его «Рембрандтом эпохи видео», «Караваджо века хай-тек». Нет ли перебора в этих восторгах и рукоплесканиях?
— Мы ходили на его выставку в парижском Гран Пале. Очень выразительные работы. Сам Виола заслуживает, чтобы его считали настоящим творцом. В наше время далеко не все художники умеют рисовать. Не знаю, умеет ли Виола это делать. Думаю, что как-то обходится. А художники, которые не умеют, говорят, что это больше никому не нужно. К примеру, самый дорогой американец Джефф Кунc, который никогда карандаша в руки не брал, считается великим мастером. Судить не берусь, но за всем этим стоит коммерция, которая сегодня слишком много значит.
Выставка «Путешествие души» именитого видеоартиста Билла Виолы в ГМИИ имени А.С. Пушкина в Москве
— Джефф Кунс долго не мог пристроить свой подарок Парижу — 12-метровую скульптуру «Букет тюльпанов». Собирался поставить ее на площади Трокадеро — напротив Эйфелевой башни. Французы протестовали. В конце концов ее разместили рядом с Елисейскими Полями, на задворках Пети Пале. Одна ее установка обошлась в 3 млн долларов.
— Французам присуще свое понимание искусства, а им постоянно пытаются навязать то, что абсолютно чуждо, не подходит их национальному сознанию и совершенно не годится для Парижа. Ну а Кунса пробили и поставили, потому что это политика. Люди, которые вкладывают в него огромные деньги, не могут допустить, чтобы монумент не был размещен. Досадно, конечно, что его установили, но что поделаешь? В конце концов, стоит и стоит — Бог с ним.
— В 2023 году начнется продолжительный ремонт Центра Помпиду — главного музея современного искусства не только Франции, но и, пожалуй, всей Европы. В его собрании — около 600 работ русских художников, в том числе ваши. Вас беспокоит их судьба?
— Насколько мне известно, работы на время частично раздадут другим музеям или отправят на выставки. Сам факт такого ремонта говорит о том, как плохо этот центр построили более 40 лет назад. Действительно, он никуда не годится и приспособлен скорее для того, чтобы быть не музеем, а рестораном на последнем этаже. Жорж Помпиду (инициатор создания центра, тогдашний президент Франции. — «Известия») вообще испортил Париж, много сделал для него скверного. На протяжении десятилетий сооружение, носящее его имя, приходилось постоянно перестраивать, переделывать, передумывать, чтобы хоть как-то показывать там искусство. К тому же существует Национальный музей современного искусства Парижа, который можно было реконструировать, а не строить эту бессмысленную громадину.
— Не проще ли работается художнику в условиях пандемии? Ничто не отвлекает, не надо ходить на тусовки и можно полностью посвятить себя искусству...
— Мне пандемию переносить гораздо легче, чем людям, которые должны ездить на работу. Где живу, там и тружусь. Никто абсолютно не мешает. Конечно, определенную депрессию чувствую, да еще в шесть часов вечера начинается комендантский час, поэтому вечерами приходится сидеть дома.
Скульптура Джеффа Кунса «Букет тюльпанов» в Париже
— Знаю, что у вас дома нет интернета. Как вы без него обходитесь? Разве не надо шагать в ногу со временем, брать на вооружение новации?
— Живем без интернета, значит, так можно. Не знаю, что такое идти в ногу со временем. Когда я показываю свои работы, то вижу, что они вызывают огромный интерес, особенно у молодежи, с которой у меня активный контакт. Если молодежи это надо, значит, она меня чувствует.
Я не верю, что сегодняшний художник должен непременно использовать технические новинки. Современность не в этом. Меня самого очень греет, что я работаю, как и живописцы XV века, с карандашами, кистями, красками и холстами, которые остаются для меня самыми современными средствами самовыражения. Зачем мне использовать против своей воли то, что мне абсолютно не нужно?!
— Около 30 лет вы с Наташей живете в Париже. В свое время вы говорили, что он никак на вас не повлиял. С тех пор что-то изменилось?
— Это было некоторое преувеличение с моей стороны. Мне очень много дали великие французские художники еще в России. Сюда я приехал давно сложившимся автором, которому не нужно что-то получать извне. Так или иначе, на меня повлияли многие, начиная с Жоржа де Латура и Николя Пуссена. Чтобы не забираться далеко в прошлое, назову Клода Моне и Эдуарда Мане, в частности, его полотно «Бар в «Фоли-Бержер». Я даже нарисовал картину, на которой изобразил, как мы с Наташей справляем ее день рождения в ресторане. В ней я сам ясно вижу влияние Мане. Написал еще «Улицу Сен-Дени», передал мое ощущение Парижа. Этой работой очень доволен, у меня много городских пейзажей, но все — частные случаи, а это принципиальное высказывание.
— Значит, вы не чувствуете себя здесь инопришельцем?
— Нет. Париж не чужой и не посторонний город. Для меня здесь важна почва под ногами, мостовые и камни, связанные с прошлым, готические соборы. Готика — мое любимое время, оно во Франции необыкновенно чувствуется. Французское сознание так устроено, что для него сегодняшний день не так много значит, как для американца или англичанина. Для него особенно важно то, что за спиной: насыщенность культурным прошлым, атмосфера всего французского уклада жизни.
Центр современного искусства имени Жоржа Помпиду в Париже
— Есть ли еще русский Париж? Или он в основном уже на нашем кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа?
— Монпарнас, где селились наши художники, разрушил тот же Помпиду. Было время, когда они старались вписаться во французскую жизнь. Не все, конечно. Некоторые, наоборот, принципиально держались своего русского прошлого.
— У вас есть гигантская скульптурная конструкция из четырех слов «Всё не так страшно», созданная несколько лет назад. Не потеряла ли эта фраза своей актуальности? Может, частицу «не» завесить траурной фатой?
— Моя скульптура отражает нынешние беспокойство и опасения, но призывает не отчаиваться, жизнь продолжается. Как бы ни было скверно, не всё потеряно, у нас еще есть шанс уцелеть. Кроме того, в прошлом году в оформлении обложки журнала Vogue я использовал слово «Надежда». Она для нас абсолютно необходима. Вижу, что тяжело, избавление от ковида еще далеко. Тем не менее надежду связываю со временем, которое лечит и расставляет всё по своим местам.
— Что сегодня нужно вам для счастья?
— Интерес ко мне, как художнику, и признание моих работ, больше ничего не надо. Но когда я начинаю новую картину, то всё время пребываю в панике. Боюсь ее, мне всегда кажется, что она не выходит. У меня такое ощущение, что и хвалят мои произведения по ошибке. Когда же чувствую, что получается, я счастлив. Сейчас как раз собираюсь приступить к новой работе. И опять меня ждут вечные мучения — либо все впустую, либо, наоборот, сложится благополучно.
Скульптурная конструкция из четырех слов «Все не так страшно» Эрика Булатова
— Либо грудь в крестах, либо голова в кустах?
— Примерно так. Однажды, будучи студентом Художественного института имени Сурикова, я показывал Роберту Фальку свои работы. Он спросил, что я сам о них думаю. Тогда я был в очень тяжелом состоянии — чувствовал, что мое институтское образование меня направляет куда-то не туда, что у меня ничего не выходит. Я ему в этом признался. «То, что я вам скажу, вас не утешит, но поможет, — сказал Роберт Рафаилович. — Это состояние говорит о том, что вы сейчас в очень хорошей рабочей форме. Всю жизнь вы будете находиться в таком отчаянии. Если оно однажды исчезнет, значит, вы кончились, как художник. Сам перед каждой новой картиной чувствую себя совершенно беспомощным».
— Давно в России не было вашей ретроспективы. Не пора ли повторить?
— Посмотрим, как будут обстоять дела с ковидом. Я бы очень хотел показать дома то, что сделал за последние годы. Надеюсь, что такая выставка в конце концов состоится. Но вопрос о ее устройстве все-таки не ко мне. В 2023 году мне исполнится 90 лет. Что от нас с Наташей зависит? Как мы можем сами начать подготовку? Будем стараться.
Знаю одно: выставка может быть хорошей только в том случае, если ее организаторы — я имею в виду музей — заинтересованы в ней больше, чем сам художник. Если она больше нужна художнику, то ничего стоящего не получится: устроители станут делать всё кое-как, экспозиция будет неудачная, возникнут конфликты. Поэтому мне самому в это дело лучше не встревать. В любом случае для меня Третьяковка — единственное замечательное место, где она может состояться.
Эрик Булатов — выпускник Московского художественного училища им. В.И. Сурикова. Около 30 лет зарабатывал на жизнь иллюстрированием детских книг. Участвовал в работе неформального объединения художников «Сретенский бульвар». Показывал свои работы на выставках русского искусства в Лувре, Центре Помпиду и на Венецианской биеннале. Автор логотипа для московского Дня города, в котором использовал слова из песни «Лучший город Земли». Лауреат государственной премии «Инновация» в категории «За творческий вклад в развитие современного искусства». Ему посвящено несколько фильмов — «Весна во Флоренции», «Эрик Булатов. Иду…», «Эрик Булатов. Художник говорит» и другие. Большинство его работ находится в западных музеях и частных коллекциях. Осенью прошлого года создал гигантскую фреску для Выксунского металлургического завода в Нижегородской области. Входит в число самых дорогостоящих российских живописцев.
