Гоминины сердца: как провести время с питекантропом на пляже
Сочинения научно-популярного характера вновь вошли в моду — то ли таков ныне Zeitgeist, когда кругом царит разнообразная зараза, а природа будто сошла с ума, то ли просто подросло поколение, полагающее, что учиться можно даже во время отдыха. Именно для таких предназначена новая серия «Наука на отдыхе», первую же книгу которой изучила критик Лидия Маслова — специально для «Известий».
Жан-Батист де Панафье
Сапиенс для пляжа: изучаем происхождение человека
Москва: Эксмо, 2020. — [пер. с французского М. С. Соколовой]. — 240 с.
Написанная французским биологом книжка преследует амбициозную цель — увлечь курортника, валяющегося на пляже (в оригинале речь идет о шезлонге — dans un transat), научными сведениями узкоспециального характера. Однако уже в прологе становится понятно, что книга не представляет особой опасности — скажем, обгореть на солнце, зачитавшись. В принципе, отложить ее и окунуться в прохладную волну тянет после первой же фразы: «Человек, ведь именно так в обычной жизни мы называем собственный вид Homo sapiens, возник около 300 тысяч лет тому назад в Африке».
Настораживает многозначительная оговорка «в обычной жизни», как бы намекающая, что когда жизнь принимает не совсем обычный оборот, для человека легко находятся и другие названия. В «Сапиенсе для пляжа» их множество: автор, предупредив, что «за последнее время у человечества обнаружилась целая толпа новых предков», подробно перечисляет все когда-либо отрытые в различных точках планеты останки первобытных людей, для каждого из которых прилежные палеоантропологи не ленятся придумывать новое определение, опираясь на мельчайшие нюансы в строении и ДНК найденных костей.
Если словосочетание homo sapiens действительно слышал каждый мало-мальски образованный человек, то после прочтения опуса месье де Панафье в мозгу толпятся и приплясывают, потряхивая остро заточенными рубилами, многочисленные homo с элегантными латинскими определениями: кроме сравнительно популярных erectus’а (прямоходящего), habilis’а (умелого) и neanderthalensis’а (неандертальца), тут и двойной sapiens sapiens, и sapiens idaltu, а также rudolfensis, heidelbergensis, rhodesiensis, ergaster, antecessor и naledi.
В общем, основная мысль де Панафье — предшественников у нас много, а ветвистость генеалогического древа наводит изумление не меньшее, чем крепость черных мясов собак помещика Ноздрева. Знаменитую картинку, впервые опубликованную в 1965-м и украшающую все школьные кабинеты биологии — с постепенно выпрямляющимся и теряющим черты сходства с обезьяной человеком, автор развенчивает как антинаучную, вводящую доверчивого школьника в заблуждение:
«Рисунок создал иллюзию, что все приматы движутся в одном направлении — в сторону Homo sapiens, как если бы наш вид был конечной и неизбежной целью эволюции. К тому же все эти виды не являются ни потомками, ни прямыми родственниками друг другу: эволюция гомининов вовсе не линейна, она больше похожа на дерево с многочисленными тупиковыми ветвями, представляющими собой виды, которые вымерли, не оставив никаких следов»
Логику, по которой французский биолог в одних случаях использует слово «гоминиды», а в других — «гоминины», уловить непросто. С надеждой разобраться в терминологии пытливый читатель приступает к подглавке «Гоминоиды, гоминины, гоминиды», однако получает от мертвого шимпанзе уши: твердо запоминается лишь то, что гоминоиды — это те, у кого вместо хвоста копчик, а разница между ними, гомининами и гоминидами так и остается туманной.
Также не разъясняется появление моногамии, которую де Панафье просто констатирует, рассказывая о том, как в процессе эволюции человек, в отличие от шимпанзе, утратил кератиновые бугорки на пенисе. «Утрата этих шипов снизила чувствительность пениса и привела к увеличению продолжительности полового акта (у шимпанзе он очень короток). А нам известно, что приматы, утратившие эти шипы, как правило, моногамны», — смело обобщает исследователь. Но, не считая редких экскурсов в половую сферу, пресное повествование де Панафье мало отличается от обычного школьного учебника и часто скатывается в никому не интересные внутрицеховые разборки.
При этом автор книги пару раз проговаривается совсем простодушно: «...названия, такие как Australopithecus или Homo, не являются пустым звуком, поскольку важны для привлечения публики, журналистов, организаций, которые могут выделить финансирование на новые раскопки! Очевидно, что это не должно влиять на научные исследования, однако на самом деле влияет, и весьма существенно».
Чувствуется, что в этом племени грантоедов идет очень жесткая борьба за выживание и суровый естественный отбор. Рассказывая о недавнем открытии homo naledi в 2017-м году, де Панафье ревниво пеняет за нарушение негласного этикета Ли Бергеру — экстравагантной южноафриканской звезде палеоантропологии: «...научное сообщество скептически относится к методам Ли Бергера, который склонен обнародовать результаты своих исследований в популярных СМИ до того, как они будут тщательно проанализированы и описаны в специализированном научном издании».
Шоумен и «расхититель гробниц» Бергер, видимо, вызывает стойкую зависть менее ярких и более консервативных коллег, любящих окружать свою работу плотной завесой секретности, однако именно к его автобиографической книге «Почти человек. Как открытие Homo naledi изменило нашу историю» стоит переадресовать всех интересующихся доисторическими останками в действительно живом, увлекательном, едва ли не приключенческом изложении.
